В Афганистане, в «Черном тюльпане»

— Да они же все пьяные… Поголовно… Доложить надо… Куда следует…

И горохом посыпались на него горячие реплики:

— Вовсе они не пьяные…

— С войны ребята едут…

— Настрадались… Правильно…. Чего молчать…

— Докладывать гад собрался… Стукач…

— По шее бы ему, толстомордому…

И мальчишеский голосок зазвенел восторженно:

— Я тоже за речку хочу… На войну… А я успею?..

И уставший голос отвечал:

— Если так дело пойдет, и ты успеешь… Ни конца, ни края не видать этой войне…

И еще один молодой женский голос спросил:

— А кто это так хорошо поет?

— Наши поют… Саша Кирсанов с группой «Каскад», Андрюша Шульгин из Файзабада. С Шульгиным я в одном полку служил. Это мой лучший друг. Если бы не он, навечно остался бы я на минном поле… Вытащил меня Андрюха. От смерти спас… Вот такой парень!.. Вот такой!..

И Анна Ивановна живо представила себе энергичный мальчишеский жест большим пальцем. Кто такой этот Шульгин? Где этот Файзабад? Откуда вообще взялась эта неведомая, покрытая тайнами война? Кому и зачем она нужна? Мирно жили, мирно трудились… Кому захотелось нарушить эту мирную жизнь? Кому захотелось невероятных ужасов войны?

Застонало материнское сердце, внезапно похолодела кровь, и Анна Ивановна вдруг бессвязно подумала:

— Почему же все-таки полевая почта? Почему у сына нет нормального адреса?

И она уже хотела спросить у лейтенантов, знают ли они такую часть, пэ-пэ восемьдесят девять девятьсот тридцать три. Но не успела. Заскрипели тормоза электрички, мелькнули за окном полосатые столбики загородной платформы. Хлопнули двойные вагонные двери, отсекая парней с войны от мирных людей. И недопетой осталась песня:

У солдата вечность впереди,
Ты ее со старостью не путай…

12

По дымящейся остывающей высоте бродили черные фигурки.

Разгребали заваленные окопы.

Вытаскивали из песчаных завалов засыпанные палатки.

Плевались землей.

Устало шаркали ногами.

Окоп с Шульгиным сначала обходили стороной. Слишком огромной казалась в темноте пахнущая гарью воронка. И, может быть, вообще до утра не обнаружили их братскую могилу, если бы земля вдруг не зашевелилась, и среди глинистых комков не показалась бы грязная растопыренная пятерня. Вслед за пятерней возник черный бугор плеча, и, наконец, чумазый ком головы. Тут же прозвучал рычащий, плюющийся голос:

— Похор-р-ронщики хреновы! Глаза разуйте, тьфу-у-у на вас! По живым людям ходите…

Богунов вывернул свое мощное тело из земли. На его голос со всех сторон сбежались товарищи. И хоть голос этот нещадно матерился, скрипел песком на зубах, плевался, сыпал проклятиями, ему несказанно обрадовались. Комья земли полетели во все стороны торопливо и яростно.

— Все живые, — сержант, часто отплевываясь, рыл землю руками, — все шевелились подо мной. Тьфу-у-у… И лейтенант живой. Подталкивал меня коленом под зад… Тьфу-у… Ну, живучий, наш лейтенант! Везет нам с ним! Тьфу-у-у… Сколько раз уже хоронят, не похоронить. Тьфу-у, тьфу-у… Тащи их живее, ребята. И воды несите побольше. Наглотались земли по это самое, не балуйся… Тьфу-у, тьфу-у…

Вскоре откопали всех. Очумевших, оглохших, залепленных землей. Они сморкались, плевались, беспомощно жмурили глаза. Матиевский долго тряс головой. Потом прохрипел с кашлем:

— Лейтенант-то живой? Ни фига же не вижу… Глаза, кажется, землей выдавило…

Шульгин отозвался с хрипом:

— Я в порядке. Бывает хуже… Слава Богу, вроде дышу… Только в голове сильно гудит… Кажется, все живы, черви земляные, а-а? — повернулся он испачканным лицом к солдатам. — Как остальные? Потери есть? Командиру докладывали?

Из темноты донесся голос:

— Докладывали. Только что… Потерь нет. Кроме вас…

— Как это? — Шульгин поперхнулся. — Кроме нас?..

Голос виновато пояснил:

— Так вас же нигде не было. Вон ведь как вас аккуратно завалило. Ровным пластом. Мы же фонарями светили… Рядом пустая воронка, даже котелков не нашли… Вот и доложили… Думали, разнесло вас всех. Вдребезги… Как ребят с вертушки…

Шульгин затряс головой:

— Как это разнесло? Кого вдребезги? На-ас?.. Да вы знаете, что сейчас?.. Да вы же всех на уши… Ну, вы даете?..

Шульгин потрясенно замолчал. Потом нервно рассмеялся.

— Стоило выбираться с того света, чтобы узнать, что ты умер. Ну, вы даете, юноши? Радиостанцию, живо… И запомните, похоронщики. Не спешите хоронить своих. Надо искать без устали. Искать до последнего… Не теряя надежды… Постучите по своей деревяшке.

Принесли радиостанцию. Лейтенант нажал на тангенту:

— «Первый», я, «Метель-один», прием. На связи Шульгин. «Первый», я, «Метель-один», прием…

В эфире раздался резкий ворчливый голос:

— Шульгин?.. Что за шутки? Кто докладывает? Я — «Первый», прием.

Шульгин прокашлялся:

— Докладывает Шульгин. В моей группе потерь нет. Ни одной потери. Повторяю, ни одной потери. Все целы. Я, «Метель-один», прием.

— Шульгин? То есть, как Шульгин? Как это все целы? Кто докладывает? Прием…

Долго в эфире стояла полная неразбериха. «Первый» все пережевывал слово «потери», хрустя им на зубах, как стеклом, пока Шульгин не взорвался: