V.

Мужественность мальтийцев в большей степени определялась качествами, присущими камню. В этом таилась некоторая опасность для Фаусто. Живя в основном в мире метафор, поэт всегда сознает, что значение метафоры есть ее функция, что она является всего лишь трюком, художественным приемом. Так что если большинство людей могут считать законы физики действующим законодательством и представлять Бога антропоморфным существом с бородой длиной в энное количество световых лет и с туманностями вместо сандалий, то людям вроде Фаусто приходится жить в одинокой вселенной вещей как таковых и прикрывать это врожденное заблуждение удобоваримой и благочестивой метафорой, дабы «практичное» большинство могло и впредь уповать на Великую Лож, пребывая в уверенности, что машинам, жилищам, улицам и погодным явлениям свойственны человеческие побуждения, черты характера и приступы своеволия.

Поэты занимались этим делом на протяжении веков. Это единственная практическая функция, которую они выполняют в обществе; и если все поэты вдруг завтра исчезнут, то общество просуществует не дольше, чем живая память и мертвые книги их стихов.

Такова «роль» поэта и в этом, XX веке. Творить ложь. Днубиетна писал:

Если я выскажу истину,
Вы не поверите, знаю.
Если скажу: наделенный душою не может
Смерть с воздуха сеять, и нет злого умысла в том,
Что загнаны мы в подземелье,
То вы рассмеетесь в лицо мне,
Как будто я губы в улыбке скривил восковые
На маске трагической вдруг.
Видна лишь улыбка, но ведома суть
Кривой, что ведет к запредельному миру:
у = а/2 (е x/а + е -х/а)[235].

Однажды Фаусто случайно встретил поэта-инженера на улице. Днубиетна был пьян, но, поскольку хмель уже начал выветриваться, намеревался продолжить кутеж там же, где начал. У спекулянта по имени Тифкира всегда имелось вино. Было воскресенье, и шел дождь. Б такую мерзкую погоду налетов было меньше. Приятели встретились у развалин небольшой церквушки. Половина исповедальни была напрочь снесена взрывом, но какая именно – исповедника или исповедующегося – Фаусто определить не мог. На полпути к закату солнце просвечивало белесым пятном сквозь дождевые облака и казалось раз в десять больше своего обычного размера. Свет был недостаточно ярким, чтобы предметы отбрасывали тени, и падал из-за спины Днубиетны; и поэтому Фаусто не мог как следует разглядеть лицо своего приятеля. Инженер был в засаленной униформе защитного цвета и синем картузе. С неба падали крупные капли дождя. Днубиетна кивнул на развалины церкви:

– Ну как, святоша, уже сходил?

– К обедне – нет. – Они не виделись примерно месяц, но испытывали потребность делиться друг с другом новостями.

– Пошли. Надо выпить. Как там Елена и малышка?

– Хорошо.

– А у Маратта жена опять беременная. Нс скучаешь по холостяцкой жизни?

Они шли по узенькой улочке, мощенной булыжником, который стал скользким от дождя. По обе стороны лежали груды обломков, кое-где уцелели отдельные стены домов и ступени крылец. Мутные от каменной пыли ручейки прихотливыми изгибами змеились по блестящей мостовой. Солнце почти пробилось сквозь тучи. Две слабые тени упали позади приятелей. Дождь все еще шел.

– Или, может, учитывая время твоей женитьбы, – продолжил Днубиетна, – для тебя холостяцкая жизнь все равно что мир.

– Мир, – отозвался Фаусто. – Чудное старинное слово.

Они то и дело обходили или перескакивали через обломки кирпичной кладки.

– Сильвана в красной юбчонке, – запел Днубиетна, – Вернись, дорогая, вернись, / Пусть душой я останусь с тобою, / Но деньги назад возврати…

– Тебе тоже надо бы жениться, – скорбно произнес Фаусто. – Иначе это несправедливо.

– Поэзия и техника не нуждаются в домашнем уюте.

– Давненько мы с тобой не вели задушевных споров, – вдруг вспомнил Фаусто.

– Сюда. – Вздымая цементную пыль, они спустились по ступенькам в подвал довольно хорошо сохранившегося здания. Взвыли сирены. Внизу Тифкира дрых на столе. В углу две девушки вяло играли в карты. Днубиетна на секунду исчез за стойкой и вынырнул с небольшой бутылкой вина. Где-то неподалеку, на соседней улице, разорвалась бомба, от сотрясения задрожали потолочные балки, заметалось пламя керосиновой лампы.

– Мне еще надо выспаться, – сказал Фаусто. – Я работаю в ночь.

– Угрызения совести женолюбивого недочеловека, – проворчал Днубиетна, разливая вино. Девушки оторвались от карт. – Это такая присказка, – доверительно сообщил он.

Прозвучало настолько смешно, что Фаусто не выдержал и захохотал. Чуть погодя они подсели к девушкам. Беседа то и дело прерывалась – время от времени почти прямо над ними грохотала зенитная пушка. Девушки оказались профессионалками и поначалу пытались раскрутить Фаусто и Днубиетну.