Ужиный угол

Детей настигли у чащи. «Уаз» лихо перегородил им путь. Миронов, выскочил и схватил мальчишку за воротник. Другой бросил лукошко и припустил. Но, увидев, что приятелю не вырваться, запрыгал поодаль.

– Ух, ты! – обрадовался егерь, его острый кадык прощупал кожу под горлом. Миронов снял фуражку, предплечьем вытер лоб и залихватски надел ее на затылок. – Денис! Папку ходил навещать! – Мальчик круговым движением хотел выскользнуть – он был на голову ниже, – но егерь его крепко тряхнул. – Сын бандита Кузнецова! – пояснил егерь. Военный вышел из машины.

– Сам бандит! – огрызнулся Денис и ткнул Миронова в челюсть. Егерь зло заржал, оскалив мелкие зубы с ржавым никотиновым ободками у десен.

– Видал! – кивнул на мальчика. – Отродье!

Комаров захныкал. Веснушки – большое рыжее пятно на щеках и на лбу – проступили на молочной коже.

– Ладно, из тебя мы Савла Морозова делать не будем! – Егерь заржал над каламбуром. Из-под фуражки на его переносице налипла жидкая прядь. – Паша, подойди-ка, не бойся. Все равно поймаю! – Мальчик отрицательно кивнул. Его физиономия сморщилось в слезливой гримасе. Лейтенант нерешительно встал между егерем и ребенком. На его остреньком как у дятла носике набух бисер пота, нервные губы легли в стопку. – От болота шли? Корзина с грязной посудой на двоих! – Крепко вцепившись в Дениса, Миронов другой рукой ковырялся в лукошке у ног. – Видишь, мы знаем, здесь папка прячется. А где именно? – дети молчали. – Дядя Коля закон нарушил. Человека похитил. А вы, значит, – соучастники!

Денис опять рванулся, но Миронов подсек мальчика и коленом прижал к траве. Паша сгорбился и обреченно захныкал.

– Ну, ладно, сволочь мозглявая, – Селиванов сдернул руку Миронова с воротника Дениса. Лейтенант облегчено кашлянул. – Хватит! – Плотный, как черствый колобок, участковый, сопя, помог подняться мальчику и смахнул с его спины траву. – Если они на болотах, то на острове!

– Мы же прочесали, Сергеич. Там топь! – Егерь не обиделся на «мозглявую сволочь».

– Лейтенант, оставь отделение у болота, – сказал Селиванов. – Я покажу где! С утра вопросы решим!

– Сейчас брать надо! – сказал егерь.

– Сейчас? – Лицо участкового с лиловыми от жары щеками, налилось злостью. – Бобер трех капллов в сноп увязал. В слепую! Для него ночь, как день. Солдатики его, – участковый кивнул на лейтенанта, – для него забава! Может ты, Миронов, ночью по трясине пойдешь?

Военный враждебно покосился на егеря.

– У тебя с ним личное? – спросил лейтенант.

– Личное, – презрительно буркнул Селиванов.- Один живет, другой мешает!

– Ты уж совсем в дерьме не валяй! – обиделся егерь. – Молоток мне другом был! Кепку у топи я нашел. И знаю, где ты заслон поставишь. Брать надо, чтобы дел не наворочал. А то люди Костикова с ним иначе разберутся. Даром, что ты власть! – Он пошел к машине.

– Фиг вас разберет! – Лейтенант брезгливо осмотрел испорченный погон.

– Говорили же, – прошептал Пашка на заднем сидении, – что б тебе не ходить!

Денис отвернулся к окну и буркнул:

– От матери влетит! – Ему было жаль отца. Он давился, чтоб не плакать…

В затхлом мраке подземелья мысли мужчин вращались по кругу, как заусенец на старинной пластинке, споткнется об иглу, и начнет с той же заунывной ноты. Бездействие разъедало злобой то малое человеческое, что оставалось еще утром. Оба почти не спали, лишь попеременно проваливались в настороженное забытье без сновидений. В одно из таких мгновений пилоту показалось, будто его закрыли в ледяном погребе голым. Наверху солнце. Но выбраться он не может.

– Кузнецов, ты чего? – услышал он за дверью погреба и пришел в себя. Его колотила дрожь. Зубы стучали.

– Знобит что-то.

– Не загнись! Твой зверь без тебя не выпустит. Ты откуда родом? – спросил Костиков, чтобы пилот не отключился. Тот назвал. – Соседи!

– А ты? – Чиновник ответил. – Разных колхозов, да одного прихода. Бабушка моя в вашу церковь ходила. Священник местный, кажется, ей двоюродным племянником. – Озноб прекратился. Пилота обдало жаром. Он сделал усилие, чтобы не заснуть.

– Одна церковь на всю округу! На Пасху не продохнуть! Наш председатель, разговевшись, любил с батюшкой лясы поточить. Бывало, наберутся водки под хорошую закуску, и пошли слюной брызгать на идеологическом фронте. Мы с братьями пионеры, а слушали, открыв рты!

– А как ты к председателю вхож оказался?

– Он мой отец!

Мужчины покривили губы, словно получили от строгого фотографа разрешение на улыбку. Филя насторожено вскинулся – дно зрачков сверкнуло рубинами – и снова лег.

– Батюшка ему десять заповедей, а отец в ответ моральный кодекс коммуниста. Первый по Евангелиям без конспектов шурует, второй ему мужицкой смекалкой такое выносит, что я потом лишь у Ренана и Штрауса читал. Договорятся, что как бы не херили идею, люди через поколения к братству придут. С Гегелем или с Иисусом, или с тем, кого не придумали!

– С Удвоенным Вовой.

– Что?