Ужасно роковое проклятье

Был уже вечер, довольно сырой и зябкий. Набежали тучи, время от времени начинал моросить мелкий унылый дождичек, навевая мрачные мысли. Ехали молча, даже не комментируя ошибки других водителей. Чего от мужика за рулем действительно трудно добиться, так это молчаливого снисхождения. Было заметно, насколько все мы встревожены — по тому, что никто не обращал внимания на мелочи: неправильно перестраивающегося водилы, козла, упорно не пускающего нас в левый ряд, еле тащившегося малахольного придурка.

В опасный для родных момент любящим деткам — по законам кино — на ум приходят разные безоблачные воспоминания и переливаются всеми оттенками розового. После чего на глаза хороших девочек наворачиваются слезы, а сердце сжимает тревога. Со мной явно что-то неладно: на ум приходило только, как мама и тетя Жо, стиснув руки, умильно смотрели "Войну и мир" Бондарчука, и их лица горели восторгом. А меня ужасно раздражало, что все персонажи выглядят лет на двадцать старше, чем по роману полагается. Сам Толстой, впрочем, раздражал своим занудством не меньше, чем Бондарчук. Тетка и маман все восторгались, все объясняли глубину, высоту и протяженность русской души, отраженной в… ну, и так далее.

Я и сейчас злилась на тетеньку — за все чохом: за ее беспросветную глупость и снобизм, за то, что по скверной гнилой погоде приходится тащиться к черту на кулички, а Жо, небось, сидит у соседки и заливает им про мировую славу генерала Хряпунова. А тот если чем и прославился, то только тем, что обладал аппетитом Гаргантюа, и потому в старости уже не мог сидеть в креслах, а только на диванах. Кресло его "основных достоинств" не вмещало. В памяти оживали старые конфликты, нервозность росла, в мозгу вырабатывался серотонин, в мышцах — адреналин, для полного набора органических возбудителей не хватало только тестостерона. Кабы мы не подъехали к дому тетки, через пару минут я начала бы подвывать, а то и кусаться.

Да, все оказалось, как мы и предполагали: раскрытая дверь в квартиру, переворошенные вещи, разбросанные бумаги. Посреди этого завала сидела тетя Жо и скулила. Нет, она не рыдала, она скулила, как старая больная псина. Я кинулась к тетеньке, и та скорбно подняла на меня заплаканные, совершенно собачьи глаза. Она, оказывается, горевала по поводу раскиданных бумажек и уверяла, что часть нашего генеалогического древа унесена злобным похитителем и порублена на дрова. Слава Богу, плоть и кости Жози повреждений не имели, а с мозгами у нее и раньше были проблемы. Из теткиного хныканья и причитаний удалось выяснить, что она на минуточку вышла на рынок, а вернулась в уже разгромленные пенаты.

Знаю я эту тетушкину "минуточку" на рынке! Минимум три часа, плюс время, проведенное в беседе с киоскершей "Союзпечати". Возвращаясь из магазина, тетушка всегда беседует с этим кладезем местной информации: у кого что стряслось, где что можно купить, когда наступит конец света и подвезут новые любовные романы. Жозиньку интересует главным образом последнее, но, как все снобы, она под страхом смерти не признается в своих реальных пристрастиях. Именно поэтому о теткином хобби знает вся семья и все соседи. Кстати, киоск виден из окна. Сыщик-маньяк мог удрать из квартиры, узрев неподражаемую, цвета бордо, с обширными полями и ярко-алым бантом, шляпу тети Жо возле будочки. В ней моя эксцентричная родственница выглядит, как гном, превращающийся в подосиновик, но без шляпы она не выходит из дому. Итак, тетушкины привычки злодей тоже изучил в подробностях. Ну и молодец! А ведь мог просто ворваться в квартиру, приложить Жозефину, как меня в галерее, и шарить по углам в полное свое удовольствие. Только у тети череп не такой крепкий, она бы шишкой на затылке не отделалась, пришлось бы в реанимации полежать, месяц-другой. Хорошо, что мой преследователь — не торопыга какой-нибудь, а человек солидный, основательный и боязливый. Только поэтому Жози не опочила на своем бумажном хламе с пробитой головой.

Пока я оторопело слушала тетушкино нытье: все материалы, дескать, пропали, а так хотелось напечатать книжку про род Хряпуновых, можно было и за границей публикнуться, какой-то Феденька ею заинтересовался, потомок хилый — парни бодро осмотрели ворох вещичек и принялись за уборку. Обыск провели на скорую руку, перетряхнули в основном бумаги и носильные вещи. Иосиф, давясь смехом, показал своему циничному приятелю за спиной все еще ноющей пострадавшей ее дивные панталоны — цвета беж, с кружевцами и бантиками на подвязках. Я показала им обоим кулак, вытирая тетин нос своей футболкой.

До чего же мужики нечувствительный народ! Женщина жизнь отдала на систематизацию семейных документов, а они бесстыдно хихикают над ее бельем! Ну, никакого уважения к летописцу… то есть к летописице. Впрочем, я простила этих шалопаев, когда Ося, усадив хлюпающую носом Жози на расчищенный от барахла диван, взял безутешную архивистку за руку и предложил свою бескорыстную помощь: