Ужасно роковое проклятье

— Но если какой-нибудь подозрительный тип сунется в галерею на ночь глядя, мы возьмем его на заметку, — резонно объяснил Данила, терпеливо глядя на меня, как штатный психолог дорогого колледжа — на трудного подростка, — А невыразимо подозрительного посетителя, такого, с берданкой за спиной и саблей у пояса, даже можем сфотографировать. У меня в бардачке есть мыльница, я ею уже пользовался.

— А как насчет фотографий в сумерках — это она осилит? — переключился Иосиф на разговор о технике.

Мужчину от упреков женщине может отвлечь только куча технических терминов, высыпанная ему на голову в живописном беспорядке. Обсуждая возможности Даниного фотоаппарата со вспышкой и без, мы все спустились вниз и сели в машину.

Боже, как хорошо иметь машину, сколько дел можно провернуть за день, сколько сил сэкономить! Общественный транспорт — энергетический вампир, от которого нет спасения. Предположим, вы совершили героическое деяние или гениальное изобретение, но ваше достижение поблекнет, если его сравнить с ежедневным подвигом терпения пассажиров общественного транспорта. Куда там буддистским монастырям с их зверскими тренировками силы духа! Любые ужастики бледнеют перед лицами, встреченными в транспорте в часы пик. Никакие замшелые франкенштейны и ночи живых мертвецов не испугают того, кто ездит в метро по утрам: там, под землей, живые люди вообще не встречаются, только зомби разной степени подвижности. В наземном транспорте публика не намного симпатичнее.

Где-то у себя дома, в кругу друзей, на работе, с детишками, они, вероятно, становятся людьми, живыми и приятными. А здесь они пассажиры, и лица у них пассажирские, и поведение у них пассажирское, и сообразительность у них пассажирская, то есть нулевая. Изо дня в день ты сталкиваешься с болванами, вечно тормозящими движение в узких переходах и на эскалаторах, ставящими свои корявые баулы поперек дороги, сидящими вразвалку на нешироких и неудобных сиденьях, в ущерб тем, кто имеет несчастье оказаться рядом. Впечатления накапливаются, и от обычного раздражения переходишь к стойкой мизантропии. Сколько же их, думаешь с ненавистью, один омерзительнее другого! Хоть бы вас всех приподняло да шлепнуло! Эти негуманные мысли ни к чему хорошему привести не могут, повторяясь минимум пять раз в неделю дважды в день. Так, наверное, люди и становятся серийными убийцами. Жаль, что никакой психиатр не написал на эту тему миленькой и деловитой книжечки, прочитав которую, люди перестали бы пользоваться транспортом. То-то бы мест освободилось!

Поездка, отнимающая у меня каждый день около часа, заняла минут пятнадцать. За столь короткий срок мы не успели даже обсудить как следует разные марки фотоаппаратов. У "Комы-АРТ" машина остановилась, я вышла, с элегантностью кинодивы помахала мальчикам и отправилась отдавать проклятые образцы. Охранника почему-то не было на месте. Я весело хмыкнула и пробормотала:

— Ну, конечно, заходи, кто хочет, бери, что хочешь! — и вошла в холл.

Верочки тоже не было на месте, и неудивительно: была половина восьмого, а администрация заканчивает работу в шесть. Поэтому я позволила себе неделикатность — распахнула дверь в кабинет Дармобрудера, даже не постучавшись. Это была моя маленькая месть за испорченный вечер. Раз он сказал немедленно, значит, немедленно! И неважно, что со времени его звонка прошло почти четыре часа!

Я подняла пакет с образцами, как щит, прямо перед собой, и направилась к столу босса, печатая шаг, словно на параде. По моему первоначальному замыслу, спектакль должен был закончиться тем, что я хлопнула бы пакетом по столу, поднесла руку козырьком к воображаемой фуражке и отрапортовала:

— Разрешите обратиться! С вышеуказанными документами (с ударением на "у") прибыла, теперь прошу разрешения отбыть обратно!! Поскольку все ваши и мои замечания сейчас никто принять не может ввиду отсутствия работников типографии по причине окончания рабочего дня!! — а потом добавить, подпустив в голос побольше яда, — И спасибо за нелепое требование приехать сюда хоть ночью!

Задумано было неплохо, правда? Весело, динамично, язвительно. Да что там — просто гениально!

Но осуществлению постановки помешала сущая безделица: опустив пакет на стол, я не то что рапортовать — слова вымолвить не могла. Передо мной, откинувшись на спинку стула и слегка съехав вниз, в той же расслабленной позе, в которой дрыхла на кресле два дня назад Эму, отравленная снотворным, полулежал Дармобрудер. Только, в отличие от Жрушко, он не храпел. И вообще не издавал никаких звуков. И глаза его были широко открыты, да что там — просто вытаращены, неотрывно разглядывая что-то на потолке. Похоже, он был мертв. "Чума! Сначала Жрушко, потом Мыльцев, а теперь вот Дармобрудер. Кто следующий?", — произнес равнодушно-хирургический голос в моем мозгу.