Ужас. Часть 1

В то самое утро, это было двадцать девятое марта две тысячи десятого года, в воздухе уже вовсю пахло весной. На деревьях распускались почки, обнажались перегнившие под слоем снега листва и прошлогодняя трава. Начищенные до блеска кожаные туфли Андрея твёрдо чеканили широкие шаги по гладкому и мокрому асфальтированному тротуару. Это был стройный, ростом чуть выше среднего, подтянутый спортивный мужчина двадцати восьми лет, выглядевший не старше двадцати. Короткие тёмно-русые волосы его были зачёсаны вправо и «по-московски» блестели от геля и лака. Идеально отглаженные со стрелками брюки, обнажая носки, взлетали в самом низу от быстрых выбросов ног. Кроме ослепительно-белой рубашки, воротник которой выглядывал из-под пуловера, всё остальное в его образе: брюки, туфли, ремень, бляшка на ремне, пуловер, галстук, хлопковый шарф, висевший на шее, расстёгнутое нараспашку пальто, кожаные перчатки, солнцезащитные очки, носки и даже боксеры – всё было чёрного цвета. Был, впрочем, и ещё один выделяющийся на общем фоне элемент его костюма. На галстучном узле белыми нитками были прострочены очертания смайлика в очках. Настроение Андрея было приподнятым. Весна разливалась яркими красками и волнующими ароматами, от которых слегка кружилась голова. День стоял чудесный. Андрей не шёл, а буквально «летел» вперёд – тоже московская привычка.

Путь от дома до работы предстоял ему довольно длинный и похожий, как у большинства «понаехавших», на настоящее путешествие, которое Андрей преодолевал с удовольствием. Вечная беготня и суета, даже давки в метро в часы пик… казалось, он был рождён для этого. Андрей воспринимал всё, окружавшее его, как неотъемлемую часть жизни мегаполиса, и уже так привык к ней, как будто по-другому в его собственной жизни никогда не было, и быть не могло. Он любил Москву и считал этот город лучшим местом, а всё, что в нём происходило – эталоном идеального мира. Хоть он и видел часто бомжей и бездомных животных на улицах, несчастных калек, просящих милостыню, и спящих гастарбайтеров в метро, но, однако ж, встречал он и много людей успешных и думал, что без первых не было бы последних, и наоборот.

За те шесть лет, что Андрей прожил в Москве, он насмотрелся на неё всякую. И всё её многообразие, все её контрасты он любил объяснять фразой Аристотеля: «Город – единство непохожих». Эти три слова большими чёрными буквами были отпечатаны на одном из плакатов, некогда украшавших арочные своды над эскалаторами подземки.

Переехав сюда из провинциального городка, Андрей окунулся было с головой в ночную жизнь столицы, но, вспомнив, зачем он здесь, сумел взять себя в руки. Он оказался стойким, в отличие от большинства «москвачей», которые так и уезжают ни с чем на свои «малые родины», шутя потом громкими избитыми словами, мол, «Москва им не покорилась».

Подходя к метро после пятнадцатиминутной марафонской прогулки, Андрей почувствовал тёплый смоляной, резко бьющий в нос, резиновый запах подземелья. Всё здесь источало свой неповторимый аромат: тяжёлые входные деревянные двери, турникеты, эскалаторы, мраморные плиты, ну и, конечно, поезда, выталкивавшие на перроны воздух подземных лабиринтов и запах шпальной пропитки. Эта тягучая воздушная смесь навевала Андрею сладкие, волшебные воспоминания его детства – события почти тридцатилетней давности, яркими образами всплывавшие в его голове всякий раз, когда он спускался в метро.

Глава II

Август этим летом выдался удивительно жарким, даже для степи. Пожилой мужчина вытирает пот со лба рукавом правой руки, держащей топор. Это деда Паша. Он стоит, согнувшись над пеньком, на котором лежит курица. Левой рукой деда Паша держит птицу за лапы и крылья. Та жалобно кудахчет. Деда Паша закрывает левый глаз, хорошенько прицеливается, и с громким возгласом «гхык» ударяет по пеньку в том месте, где лежит куриная шея. Голова птицы отлетает на булыжник. Деда Паша облегчённо выдыхает, раздувая щёки. Он поднимает курицу, держа её за лапы, и кровь стекает вниз. Часть её попадает на пенёк, образуя в центре красное пятно. Деда Паша несёт курицу в дом, на кухню, и кладёт тушку на стол, покрытый цветастой клеёнкой. Его жена, баба Таня, сидит на табуретке, опершись локтями в колени, и чистит картошку. Кожура из-под ножа с разноцветной керамической ручкой падает в блестящее алюминиевое ведро цвета металлик. Очищенную картошку хозяйка кидает левой рукой, не отнимая локтя от колена, в большую, полную воды, эмалированную синюю кастрюлю, стоящую на деревянной подставке на полу. На бабе Тане домашний халат, поверх которого надет клеёнчатый фартук с нарисованными на нём овощами, и платок на голове. Деда Паша подходит к рукомойнику, тщательно смывает кровь с ладоней, долго и громко умывается, а затем переодевается в чистую одежду.

– Я на вокзал, – говорит он жене, выходя из дома.

– Па-аш, купи сырой колбасы на базаре, две каталки! – кричит ему вдогонку баба Таня. – Слышишь?

– Слы-ышу! Куплю! – громко отвечает деда Паша, спускаясь по ступеням крыльца.