Увидимся в темноте

Он знал – и птица знала. Но не торопилась улетать и все никак не могла покинуть ель – лишь перескакивала с одной ветки на другую. В этом был умысел, и Брагин сильно сомневался, что только птичий. И сама ель казалась обжитой, что-то на ней было развешано. Что-то трогательное, с отсылкой к новогодним праздникам – тем неповторимо-мандариновым, из далекого брагинского детства. Но всматриваться Брагин не стал, да и птице надоело цепляться за хвою. Она сорвалась с места, и мгновенно исчезла, и снова появилась – среди скелетов лиственниц и осин.

– Ток-ток-ток, – закричала птица. – Ток-ток-ток.

Легко тебе говорить.

Но и впрямь оказалось легко. Стоило сделать несколько шагов, как стволы расступились и Брагин оказался внутри сухостоя. Сплошные ветки. Тысячи ветвей, прошивающих пространство бессистемно, хаотично, вне всякой логики. Впрочем, логика все же была: дать Брагину возможность войти, не встречая сопротивления, а потом – ужалить, исхлестать, заставить почувствовать боль. Вернее, подготовить к боли. «Вот так и заманивают в паутину», – подумал про себя Брагин. И ведь не выберешься потом.

Хорошо, хоть ты меня не бросила.

Это относилось к птице, которая находилась далеко впереди, но все еще в зоне видимости. А если и исчезала, то совсем скоро возвращалась. Проинспектировать – как там Сергей Валентинович, движется или забуксовал?

Ничего-ничего, полет нормальный.

Среди мертвого леса тоже попадались какие-то предметы, но Брагин даже не дал себе труд сфокусироваться на них. Слишком они незначительные. Быть может, потом, спустя какое-то время, он отыщет их в памяти, приблизит, рассмотрит. Сделает выводы, далекоидущие. Не факт, конечно. Сергей Валентинович вообще не любил далекоидущие выводы. Плотно приклеенные друг к другу, заботливо подогнанные, они в какой-то момент начинали образовывать рабочую версию. И версия эта казалась незыблемой. Единственно правильной. И что в таком случае остается делать, как не разрабатывать ее? Впахивать днем и ночью, до рубиново-красных глаз.

– Ток-ток-ток, – сыронизировала птица, на секунду показавшись из-за утыканного сучками кривого ствола.

Ну и дурак.

Дурак и есть, и это самое мягкое определение, самое щадящее. Учитывая, что у них сейчас и версии никакой нет. А те хлипкие, что были, давно рассыпались. Что ж, придется начать все сначала. Вот только… Скольким еще девушкам и женщинам эта пробуксовка будет стоить жизни?

Полоса деревьев-мертвецов наконец кончилась: ее сменил подлесок, где доминировали бересклет и карликовая рябина.

– Ну и где ты? Эй! – позвал Брагин птицу.

Или его призыв адресовался вовсе не крылатому проводнику? Ведь искал Брагин совсем другое, а птица – вот она. Склевывает рябиновые ягоды метрах в трех от него.

А потом она исчезла. Растворилась в воздухе, как и не было никогда. Остались только гроздья со вспоротыми потемневшими боками. Брагин машинально сорвал ближнюю к себе гроздь и зачем-то раздавил ее между пальцами. На вкус рябина оказалась сладкой, хотя, по идее, должна была горчить. Рябина всегда горчит до первых заморозков.

Значит, были заморозки.

Во всяком случае, здесь, на лесном озере. Открывшееся за подлеском, оно было сковано тонким ледком, на котором таким же тонким слоем лежал первый робкий снег. Потому и показалось Брагину белым – из-за снега.

Этих психоделических подробностей в протоколе осмотра места происшествия не зафиксируют, а само озеро окажется низведенным до уныло-казенного – «водоем».

Следственная группа прибудет сюда через пару часов, от тумана на противоположной стороне озера ничего к тому времени не останется. Как и следов от брагинских ботинок.

Где-то вдалеке тренькнул велосипедный звонок. Брагин не удивился, а лишь прикинул – когда именно у озера появится велосипедист. Тот самый, который впоследствии будет фигурировать в качестве свидетеля, обнаружившего тело. Выходило что-то около минуты, но и подлесок никто не отменял: на велосипеде через него не прорвешься. Хочешь не хочешь, а спешиться придется.

Так что пять минут у Брагина есть. В любом случае.

Снова закололо и бешено забилось сердце. И унять его не было никакой возможности – еще и из-за тихой музыки, доносившейся откуда-то с озера. Брагину такая музыка никогда не нравилась. Как там она называется? Инди-поп? Вроде того.

До брагинского уха чертов инди-поп долетал сильно искаженным: умом Сергей Валентинович понимал, что это музыка, а на деле выходило глухое бу-бу-бу. И разобрать ничего нельзя. И соотнести с уже слышанным когда-то.

Так бывает, когда звуки льются из сброшенных наушников.

Брагин увидел наушники спустя мгновение – совсем недалеко от себя, у портившей безупречно-белую поверхность озера черной прогалины. Вернее, это был один наушник – он лежал на самом ее краю. Шнур от него соскальзывал куда-то вниз, что делало происходящее несколько сюрреалистическим: не может же воспроизводящее музыку устройство находиться под водой. Или может? Или это новый супергаджет, который обладает уникальными свойствами? Водонепроницаемость и все такое прочее…