Увиденное и услышанное

Отец кивнул.

– Они хотят поговорить с Фрэнни.

Джордж покачал головой.

– Не позволю.

– Ладно. Это твое решение.

Отец стоял в дверях и смотрел на него.

– Она не была счастлива, – сказал Джордж. – В смысле со мной.

Отец ждал.

– У нас были проблемы.

Эта информация ничего не меняла, и отец вдруг заговорил очень по-деловому:

– Я связался с тем адвокатом, которого ты предложил. Ему заплатили, и он уже кое-что сделал. Ничего из того, что ты вчера сказал, нельзя использовать против тебя. Оказывается, ты не был обязан соглашаться на допрос. Конечно, тебе об этом не сказали. Если полицейские снова захотят говорить с тобой, потребуется присутствие твоего адвоката. Таковы условия.

– Я не знал, что это возможно, – поднял глаза Джордж.

– С правильным адвокатом все возможно. – Отец бросил на него короткий решительный взгляд и закрыл дверь.

Медленно тянулись часы. Он чувствовал себя в их доме квартиросъемщиком. Он видел их неуверенность, их осуждение. Он думал об этом времени, о временном бездействии взаперти, о своей личной версии ада.

– Тесть с тещей уже едут, – сказала его мать – предупредила. – Они согласились, чтобы похороны прошли здесь.

Она жарила блинчики и несколько уже сожгла – как обычно. В кухне пахло так же, как и в детстве, неизбежные остатки подгоревших тостов, словно ископаемые, свидетельство ее лучших материнских намерений. Она налила ему кофе.

– Когда?

– Через пару часов.

– Ладно, кивнул он, пригубив кофе и не ощущая вкуса – во рту был привкус резины или каких-то ядовитых отходов, страха. Увидеться с родителями Кэтрин будет сложно: быть свидетелем их горя. Ему стало нехорошо, он оттолкнул чашку и встал.

– Я приготовила это для тебя, – сказала мать, протягивая тарелку блинчиков. Лицо ее было бледным, волосы – сухие и ломкие, как сосновые иглы. Почти полдень, а она все еще была в халате, и в забитом углу кухонного гарнитура он заметил стакан джина. – А ты не хочешь узнать, где Фрэнни?

Он спросил ее одним взглядом.

– Твой отец взял ее на автомойку. Тебе нравилось туда ездить.

– Да, – сказал он, но это была ложь. Он всегда немного боялся темного цементного тоннеля на улице Либерти, длинных рядов оборудования, злых желтых пылесосных шлангов, черной-пречерной кожи работников.

– Мне нужно подышать, – сказал он.

– Разумеется. – Мать выглядела опустошенной, иначе не скажешь. – Прогуляться.

Он нашел в шкафу свою старую куртку. Приготовившись к холоду, он спустился по узкой тропке на пустой заброшенный пляж. Все соседи уехали на зиму, и плоская полоса песка тянулась до темной, почти черной воды. Гуляя по берегу, засунув руки в карманы, он нашел смятую пачку «Кэмел»» без фильтра – он курил такие в университете. Он хотел, чтобы в груди снова жгло, и был готов скурить целую пачку. Он смотрел, как низко летящая чайка словно осматривает воду и пляж. Потом поднялась в белое небо и исчезла.

Час-другой спустя он услышал машину и высокий голос тещи:

– Фрэнсис Клэр, надо же, как ты выросла!

Он застегнул воротничок перед зеркалом, заправил рубашку, стараясь не смотреть себе в лицо.

Он спустился вниз. Его мать на кухне развлекала Фрэнни раскрасками. Она внимательно смотрела на ребенка, словно на бумаге должно было появиться некое откровение, хотя Фрэнни просто рисовала цветочки. Он поцеловал ее в макушку.

– Какая хорошая картинка, Фрэнни.

– Это маргаритки. – Она нажимала на карандаш, рисуя траву жирными штрихами.

– Правда здорово, – умилилась его мать. Она подняла глаза, одобряя или любуясь им, он не мог точно понять и знал, что это не имеет значения. Мать была на его стороне, как бы то ни было. – Они там с твоим отцом, – сказала она.

Когда он вошел в гостиную, там было тихо. Роза и Кит сидели на диване и смотрели на него, не узнавая, словно просто ждали автобус. Не говоря ни слова, Джорж нагнулся и поцеловал тещу, потом пожал руку ее мужа.

Роза встала обнять его, ее трясло.

– Что случилось, Джордж? Что сталось с нашей Кэти?

– Если бы я знал.

Глаза ее наполнились слезами.

– Кто мог такое сделать?

– Разумеется, это пытаются повесить на меня, – сказал Джордж.

Роза заморгала и отвела взгляд. Все ее тело словно сжалось, и он убрал руки, а она снова села.

– Я не знаю, что случилось, – сказал он. – Я знаю не больше, чем вы.

– Просто ужасно, – сказала она в пустое пространство. – Просто ужасно.

– Вам что-нибудь принести?

– Нет, спасибо. Я просто посижу.

К его облегчению, прибежала Фрэнни с рисунком.

– Бабушка Роза, смотри, что я нарисовала.

– Ой, да ты настоящая художница, да? Иди к бабушке на ручки. – Она притянула к себе ребенка. – А кому я сейчас подарю поцелуй? Ты его поймала?

Фрэнни помотала головой и протянула пустые ладони.

– У меня его нет.

– Может, в кармане?

– У меня нет карманов!

– Может, в башмачке? Спорим, что да!

Фрэнни слезла на пол, сняла туфлю и как следует ее встряхнула.

– Вот он! Он выпал, словно камешек, – и она протянула руку бабушке, чтобы та взглянула.

– О, я так и знала! Положи-ка сюда, – сказала Роза, наклоняясь вперед.

Фрэнни коснулась бабушкиной щеки, и Роза крепко обняла ее.

– Боже мой, это лучший поцелуй на всем белом свете.