Увиденное и услышанное

Вблизи от него пахло табаком и еще чем-то, каким-то одеколоном. В тесной аудитории с запотевшими высокими окнами она вспотела под шерстяным свитером. Он смотрел на нее, как смотрят на холст, подумала она, может, ее загадки разгадывает. Как почти все парни из Уильямса[23], он был в оксфордской рубашке[24] и брюках хаки, но присутствовали и отступления от стиля – кожаные браслеты на запястье, черные матерчатые туфли (позже он сказал ей, что купил их в чайнатауне), мокрый от дождя берет на коленях.

– Он же кого-то убил? Из-за полной ерунды, да?

– Игра в теннис. Видимо, хорошо так проиграл. А ты умеешь?

– В теннис?

– Мы можем как-нибудь сыграть.

– Я не очень…

– Тогда тебе не нужно беспокоиться.

– О чем?

– Что я убью тебя, если проиграю. – Он усмехнулся. – Это была шутка.

– Ясно. – Она попыталась улыбнуться. – Ха-ха.

– У меня есть друзья, можем сыграть пара на пару. Я бы предпочел быть твоим партнером, а не противником.

– Так мне будет куда безопаснее.

– Верно. Но играть с гарантией – скучно, разве нет?

Люстры начали тускнеть, и Джордж снизил голос до шепота:

– Вообще-то ему сошло с рук. И неудивительно, учитывая, что он был настоящий гений.

– Гений или нет, убийство не должно сходить с рук.

– О чем это ты? Мы все так делаем. Это что-то вроде премии за хорошее поведение. Книжка, которую ты не вернул в библиотеку, чаевые, которые не дал. Рубашка друга, которую забыл отдать. Что-нибудь, что сошло с рук – и всё. Да ладно, кто бы говорил. Я же знаю, ты так поступала. Ну, признайся.

– Я ничего такого не помню.

– Ну, тогда ты еще невиннее, чем я думал. Вижу, ты Очень Хорошая Девушка, – он выговорил каждое слово будто с заглавной буквы. – Рекомендую быстрое и полное развращение.

Она немного смутилась и спросила:

– А ты?

– Я? О, я насквозь развращен.

– Я тебе не верю. По виду не скажешь.

– Я научился маскироваться. Необходимо для выживания. Я вроде тех венецианских карманников. Ты еще ни сном ни духом, а у тебя уже ничего нет – денег, документов, тебя самого нет.

– Звучит опасно. Не уверена, что мне стоит с тобой разговаривать.

– Просто хотел, чтобы ты знала, во что ввязалась, – сказал он.

– Ты собираешься обчистить мои карманы?

– Могу постараться, чтобы мне кое-что сошло с рук.

– Например?

Аудитория разразилась аплодисментами, когда лектор, худой седовласый джентльмен в костюме из ткани в рубчик, вышел вперед.

Джордж зашептал ей прямо в ухо.

– Ну, например, вот что, – сказал он, засовывая руку ей под юбку, когда на экране появился «Амур-триумфатор»[25].

По причинам, которые она не вполне понимала – ведь они вроде бы были совсем непохожи, с очень разными ценностями – они стали неразлучны. Она была девственница, он гордился репутацией бабника. Если она и знала его истинную природу, то игнорировала ее, принимая его погруженность в себя за интеллект, тщеславие за хорошее воспитание. Он катал ее на руле велосипеда, водил в кофейню на Спринг-стрит или в бар «Перпл», а иногда в бар для ветеранов, где виски был всего по шесть центов за стакан, и они слишком много пили и беседовали о мертвых художниках. Джордж знал о художниках больше, чем любой из ее знакомых. Он говорил, что раньше хотел сам стать художником, но родители его отговорили.

– Мой отец – мебельный король Коннектикута, – сказал он ей. – Такие не особо тепло относятся к искусству.

Они бродили по Музею Кларка, целовались в элегантных пустых комнатах со стенами, выкрашенными в суровые цвета гор Беркшир[26]: оловянный, белый, золотистый. Бок о бок они задумчиво созерцали Коро, Будена, Моне и Писсарро, она клала голову ему на плечо, вдыхая травянистый запах табака. Они ходили смотреть гонки в Вест-Лебанон, сидели высоко, на слепящем солнце, и считали повороты визжащих машин, металлические трибуны дрожали под ногами, над дорожками поднимался запах бензина. Они гуляли по лесам и лугам, целовались под ленивыми коровьими мордами.

Он не блистал красотой, но напоминал ей персонажа картин Модильяни, с мрачным угловатым лицом, редеющими волосами, похожими на бутон губами и желтыми от табака зубами. Его лукавый ум казался претенциозным и жутковатым, но он заставлял ее чувствовать себя красивой, будто она – это не она, а кто-то, кто лучше ее. На несколько головокружительных недель она затерялась в любовном мороке. В ее сознании он был вроде Жана-Поля Бельмондо в фильме «На последнем дыхании», который они смотрели вместе, а она – Джин Себерг в полосатых тельняшках, задумчивая, свежая, влюбленная. Джордж каким-то образом наполнял мир фантазиями и картинами, давая ей забыть о низеньком доме в Графтоне, о клетчатых стенах спальни и вытертом зеленом ковре.

Они в первый раз занялись любовью в мотеле в Лейнсборо, где на холме сгрудились крохотные белые домики. У их домика было крыльцо, где они посидели, попивая рутбир[27], и он говорил о Марке Ротко, одном из, по его словам, редких художников, кто заставлял вас чувствовать что-то не вполне приятное, возможно истину. Она взяла его за руку, но он пожал плечами, мол, неважно, а потом они вошли внутрь и разделись.