Увертюра ветра (СИ)

   Я не шелохнулся и даже, кажется, не вздрогнул, за целую вечность до этого мига зная, что стрела пройдет мимо. Нэльвё и тихонько вскрикнувшая Камелия моей выдержкой не отличались. Отрекшийся грубым движением задвинул девушку за спину, не очень-то считаясь с ее растрепанными чувствами, и вытянул из ножен меч. Он казался обломком лунного луча - такой же тонкий, бесконечно изящный и тускло светящийся бледно-голубым светом.

   - Нэльвё! - предостерегающе окрикнул я, тут же отворачиваясь и встречаясь взглядом со спешившимся бессмертным.

   Жилистый, гибкий и хлесткий, как плеть. Легкий доспех - не доспех даже, кожаная куртка с нашитыми поверх металлическими пластинами - не стесняет движений. Перчатки плотно обтягивают ладони, изогнутый лук в пол его роста кошкой льнет к ногам. На поясе - перевязь с мечом.

   - Скажи своему другу, elli-e Taelis, чтобы он убрал меч и стал твоей молчаливой тенью, если хочет сохранить жизнь по дарованному тобой праву, - иронично сказал Сумеречный, замирая в шаге от меня.

   Глава отряда.

   - Нэльвё, - повторил я, не оборачиваясь. - Делай, что он говорит.

   Злая и неразборчивая ругань стала мне ответом. На долю секунды я решил, что он не подчинится из глупого, неуместного сейчас упрямства, но тишина безвременья почти сразу сменилась скрежетом вогнанного в ножны меча.

   - Так-то лучше. А теперь - к делу, - и обратился резче, жестче; голосом, в котором звенел только лед и не было ни намека на прежнюю смешливость. - Ты пришел к нам, elli-e. Что тебе нужно?

   - Ответы.

   Губы главы отряда искривились в улыбке. Одна из Сумеречных рассмеялась, и бусины, вплетенные в ее волосы, зазвенели. Ничего чудесного, нежного в этом не было, напротив - жуткое, пугающее. Злое.

   - В самом деле? И не боишься? Скажем, шальной, пущенной с закрытыми глазами стрелы? - насмешливо, с тщательно скрытой угрозой, спросил он. - Или того, что холм, на котором мы стоим, вдруг разверзнется под ногами?

   - А ты не боишься, Эдвин? Песни, которая приходит с каждым новым днем, и от которой дробятся в пыль кости, рвутся жилы, терзаются нервы? Или драконов, которые уже проснулись и рвутся из ледяного плена, срывая с себя путы давно утративших силу Слов?

   A'shes-tairy оцепенел, когда я назвал его, даже не думавшего представляться, по имени - и когда прочитал и сказал то, что мучило их, став худшим из кошмаром.

   - Среди вас есть сказители? - требовательно - по праву, данному Ей. Неоспоримому.

   Пустое, надтреснутое, сломленное:

   - Нет.

   - Драконы уже проснулись, - не спрашиваю - утверждаю, но окончательно убеждаюсь только после его кивка. - Сколько еще воля прежних сказителей сможет удерживать их?

   - Что тебе за дело до нас, Зарерожденный? - резко спросил Эдвин, вскидывая на меня острый, непокорный и живой, невозможно живой взгляд того, кто долго бродит по краю Бездны, зная, что каждый момент рискует сорваться вниз.

   Взгляд, в котором сначала мелькнуло что-то светлое, ясное - но почти сразу сгорело в отчаянии и всепожирающей злости, удушливой, как гарь.

   - Я сказитель. Этого достаточно.

   - Ты ведь и шагу не сделаешь по Сумеречному перевалу.

   - Ошибаешься.

   Он осекся, прежде готовый бросить очередную злую колкость, и замолчал, не сводя с меня долгого, пристального взгляда. В нем боролись неверие, удивление - и надежда.

   - Ты не лжешь.

   - Сколько еще воля сказителей сможет их удерживать?

   - Я не знаю, - оборвал меня он. И, помедлив, все же ответил: - Королева знает.

   - Я приду к ней тогда, когда будет должно, чтобы получить ответы и помочь. Передай ей.

   - Передам, - процедило он. - Даю слово. А теперь убирайтесь. Немедленно. Замешкаетесь - сочту, что ты солгал и всего лишь заговаривал нам зубы, ожидая отряд Безупречного. И тогда не надейтесь уйти живыми.

   За обманчивым спокойствие слов A'shes-tairy плескалась ничем незамутненная ярость. Ни мгновения не сомневаясь в его угрозе и чувствуя направленные на меня стрелы, я развернулся, дернул за руку молчаливую и бледную от испуга Камелию и быстро зашагал прочь. Нэльвё замешкался, но последовал за нами, догнав в несколько размашистых шагов.

   До самого лагеря мы шли, не проронив ни слова. А дойдя, не сговариваясь и ничего не обсуждая, стали собираться в дорогу - прочь от идущей шаг в шаг смерти. Я последним вскочил в седло, оставшись гасить костер, и пустил стремительной рысью вслед за удаляющимися в рассветное небо спутниками.

   Разговоры будут потом. Или не будут вообще - потому что то, что случилось, не касается никого, кроме меня.

***

   Мы скакали все утро, сначала рассветное, серо-мглистое, туманное. Потом - ослепительно яркое и солнечное, постепенно переходящее в такой же ослепительный день. Не останавливаясь, мы гнали коней на восток, безошибочно чувствуя, где лежит Арьеннес - первый город aelvis, воспетый в легендах. Говорят, его невозможно любить, и каждый бессмертный, хоть раз побывавший в Первой розе, дарит ей частичку своей души.