Уважаемые отдыхающие!

Виктор иногда заходил к Эдуарду – выпить, посидеть. Эдик стал вроде как близким другом. Они никогда не вспоминали прошлое. Часто Эдик даже не отрывался от работы, а Виктор смотрел, как тот лепит, месит, вытирает руки тряпкой. Эдик стал местной знаменитостью. Гипсовые русалки на дачах чиновников и скульптуры садовых гномов сослужили ему хорошую службу. Эдик стал не только членом Союза художников, но и представителем власти, так сказать. Если речь шла о культуре, к ответу призывали Эдуарда. Он прекрасно выглядел – подтянутый, непьющий, спокойный. Он хорошо говорил, умел произвести впечатление. В нем чувствовалась харизма. Оказался прирожденным политиком. Эдуард возглавил комитет по культуре или что-то в этом роде. И в его ведении оказался Дом творчества, забытый, не поделенный, чудом уцелевший.

– Пойдешь туда работать? – спросил Эдик Виктора, не отрываясь от работы.

– Меня не возьмут, ты же знаешь.

– Я возьму. Директором.

– А Галя?

– Галю я уже нанял. Она будет главным администратором. Уже набирает людей.

Так Виктор вернулся в поселок. И стал директором Дома творчества. Он сменил не только статус, но и имя – его вдруг все стали называть Ильичом.

Надо сказать Гале, что появился этот Борис Михайлович, который требует подписать бумаги. И про объявившуюся вдруг Веронику сказать. Или не говорить? Хоть бы дали этот сезон доработать, а там видно будет. Светку надо в город отправить учиться.

Ильич очнулся. Он сидел за столом. Ритка смеялась, что-то рассказывала про гастроли. Что хватит, эти гастроли – последние. Наскакалась. Да и Алису пора на пенсию отправить.

– Светка, давай я тебя с собой заберу. Поехали. Тебе в столице надо учиться, – говорила Ритка. – Жить со мной будешь. У меня квартира двухкомнатная. Ну что я, тебя не прокормлю? Галь, ну хоть ты ей скажи.

– Хорошо, теть Рит, приеду, – легко согласилась Светка.

– Только в цирковое тебе поздно, – ахнула Ритка.

– Я в Строгановку хочу. Дядя Эдик меня учил. Попробую поступить.

Галя застыла с открытым ртом.

– Ну и ладненько! – обрадовалась Ритка.

Ильич подумал, что надо потянуть время с этим Борисом Михайловичем. До того как Светка уедет. Тогда он сможет и Галю отправить. Не станут же они закрывать Дом творчества в разгар сезона. А отдыхающие? Выставят их из номеров? Нет, скандалы им не нужны. Им по-тихому все надо сделать. Значит, время у него есть. А Веронике надо позвонить и сказать, чтобы не приезжала. Вот прямо завтра с утра и позвонит. Или поехать к Эдику, расспросить про этого Бориса Михайловича? Откуда он взялся, ради какой шишки старается? Эдик-то наверняка в курсе. Или вообще под дурачка сыграть? Он ведь кто? Наемный работник. Никто, значит.

Ритка долго целовалась на прощание и обнималась. Галя улыбалась.

– Все, Светка, пакуй шмотки! – кричала Ритка.

Утром следующего дня Ильич проснулся от криков. Он уснул, впервые за долгое время, и, видимо, проспал. Крики доносились с террасы. Он слышал голоса Гали, Федора. Славика не было. Ильич выскочил во двор и замер на месте. Горел один из кипарисов. Галя звонила по мобильному. Федор поливал из огнетушителя. Тетя Валя стояла с ведром воды. Все замерли, как в немой сцене – смотрели на горящий факелом кипарис. Отовсюду бежали люди. Но зайти за ворота никто не решался. Наконец слепой дядя Петя размотал шланг и медленно, не спеша, открыл кран. Из шланга ударила струя воды.

– Славик! Славик! – позвал Ильич.

Мальчик стоял поодаль и из детской леечки поливал ноги Кати-дурочки. Она была спокойна и с улыбкой смотрела на дерево.

– Папа, мы потушили пожар! – обрадовался ничуть не испуганный Славик. – Мы пожарники!

– Что тут случилось? – спросил в пустоту Ильич. Он думал, что его вопрос никто не услышит.

– Виктор Ильич, не волнуйтесь, – сказала Катя-дурочка. – Галина Васильевна посадит на этом месте другое дерево. Может, олеандр? Галина Васильевна, как вам нравятся олеандры? Или, может, пальму? Почему бы и нет? Мне кажется, пальма была бы тут уместна. Впрочем, неважно. Виктор Ильич, не беспокойтесь. Мне этот кипарис порядком надоел. Да и не нравился он мне никогда. Попросите дядю Петю выкорчевать корни. Они мне мешают. Уже давно. Я тут вышла на свою террасу и просто ужаснулась – эти корни свисают мне прямо на голову! Я вам не говорила?

– Нет, не говорили, – выдавил из себя Ильич.

– Я понимаю, что кипарисы могут представлять ценность, и Инна Львовна может быть возмущена. Но вы все на меня валите. Смело валите! Скажите ей, что я во всем виновата!

– Так это вы подожгли кипарис? – уточнил Ильич, у которого начинало стучать в висках.

– Ну конечно, я. Кто же еще? Вам же Славик объяснил – мы играли в пожарников.

– Да, папа, мы пожарники! – подтвердил Славик.

– Катя, с вами-то все в порядке? Вы не пострадали?

– Нет, уверяю вас, сейчас все просто прекрасно.

Весь день Федор с дядей Петей под руководством Галины Васильевны выкорчевывали кипарис. И, как ни странно, терраса стала казаться больше и светлее. Тетя Валя вынесла во двор еду, напитки и накрыла на стол.

– Слушайте, а мне нравится! – объявила она.