Уцелевший

Прошло десять лет, но уцелевших членов церкви никогда не удавалось увидеть вместе. К уцелевшим, которые встречаются друг с другом, у меня не осталось ничего, кроме смятения и отвращения. Мы потерпели неудачу в последнем причастии. Мы стыдимся себя. Нам отвратительны все остальные. Уцелевшие, которые все еще носят церковную одежду, делают это, чтобы хвастаться своей болью. Холщовая одежда и пепел. Они не могли спастись. Они были слабыми. Исчезли все правила, и это не имеет никакого значения. Когда-нибудь мы все попадем спец.доставкой прямо в Ад.

И я был слаб.

Поэтому я поехал в центр города на заднем сидении полицейской машины. И, сидя рядом со мной, соц.работница сказала: «Ты был невинной жертвой ужасной тоталитарной секты, но мы поможем тебе подняться на ноги».

Все больше и больше минут отделяло меня от того, что я должен был сделать.

Соц.работница сказала: «Я понимаю, у тебя проблемы с мастурбацией. Ты хочешь поговорить об этом?»

С каждой минутой мне было все труднее сделать то, что я обещал сделать при крещении. Застрелиться, вскрыть вены, задохнуться, истечь кровью, выпрыгнуть.

Мир за окнами машины пролетал так быстро, что у меня закружилась голова.

Соц.работница сказала: «Твоя жизнь до этого момента была жалким кошмаром, но все будет окей. Ты меня слушаешь? Будь терпелив, и все будет в порядке».

Это случилось почти десять лет назад, а я все еще жду.

Я придерживался в отношении нее презумпции невиновности.

Перепрыгиваем вперед на десять лет, и мало что изменилось. Десять лет терапии, а я все еще на том же месте. Вряд ли здесь есть что праздновать.

Мы по-прежнему вместе. Сегодня у нас еженедельная встреча номер пятьсот какая-то, и проходит она в синей гостевой ванной. Есть еще зеленая, белая, желтая и сиреневая ванные комнаты. Вот сколько денег люди получают. Соц.работница сидит на краешке ванны, опустив голые ступни в теплую воду. Ее туфли стоят на опущенной крышке унитаза возле бокала мартини с гранатовым сиропом, колотым льдом, первоклассным сахаром и белым ромом. После каждой пары вопросов она налегает на шариковую ручку, и при этом держит бокал за ножку. Ножка бокала и шариковая ручка пересекаются как китайские палочки.

Она сказала, что последний ее бойфренд сошел со сцены.

Не дай Бог она попросит помочь ей вымыться.

Она берет напиток. Ставит бокал назад, пока я отвечаю. Пишет в желтом блокноте, лежащем на коленях, задает еще один вопрос, выпивает еще один бокал. Ее лицо блестит под слоем косметики.

Ларри, Барри, Джерри, Терри, Гэри, все ее ушедшие бойфренды. Она говорит, что клиентов и бойфрендов она теряет примерно с одинаковой скоростью.

На этой неделе количество опять снизилось, сто тридцать два уцелевших по всей стране, но темп самоубийств идет на спад.

Согласно ежедневнику, я чищу строительный раствор между маленькими шестигранными синими плитками на полу. Там более триллиона миль раствора. Раствором из этой ванной комнаты можно было бы выложить путь от Земли до Луны десять раз, и весь он изгажен черной плесенью. Аммиак, в который я макаю зубную щетку и которым я все это чищу, в смеси с сигаретным дымом пахнет так, что я чувствую усталость и сильное сердцебиение.

А может, я немножко не в себе. Аммиак. Дым. Фертилити Холлис звонит мне домой. Я не решаюсь поднять трубку, но я уверен, что это она.

«Ты контактировал с какими-нибудь незнакомцами за последнее время?» — спрашивает соц.работница.

Она спрашивает: «У тебя были телефонные звонки, которые ты мог бы расценить как угрозу?»

Соц.работница произносит все это, не выпуская изо рта сигарету. Она похожа на собаку, сидящую, пьющую розовый мартини и лающую на тебя. Сигарета, глоток, вопрос; вдыхание, питье, разговор — демонстрация всех основных применений для человеческого рта.

Она никогда не курила, но все чаще и чаще она говорит мне, что не может смириться с мыслью о том, что доживет до старости.

«Ну только если хоть какая-то маленькая часть моей жизни окажется удачной,» — говорит она новой сигарете, зажигая ее. Затем что-то невидимое начинает бип-бип-бип, и она нажимает кнопку на часах, чтобы остановить это. Она наклоняется, чтобы достать свою большую хозяйственную сумку с пола рядом с унитазом и вынимает пластиковую бутылочку.

«Имипрамарин, — говорит она. — Извини, тебе я его предложить не могу».

Когда программа удерживания только начиналась, всем уцелевшим пытались давать лекарства: Ксанакс, Прозак, Валиум, Имипрамарин. План провалился, потому что слишком многие клиенты пытались накапливать свои дозы за три, шесть, восемь недель, в зависимости от веса тела, а затем глотали весь запас, запивая его разбавленным скотчем.

Ну а если лекарства не действовали на клиентов, их потребляли социальные работники.

«Ты замечал за собой слежку, — спрашивает соц.работница, — кого-нибудь с пистолетом или с ножом, ночью или когда ты шел домой от автобусной остановки?»

Я чищу стыки между плитками, делая их из черных коричневыми, а затем белыми, и спрашиваю, почему она задает такие вопросы.

«Просто так,» — отвечает она.

Нет, говорю, мне не угрожали.