Утро звездочета

Наташа, по видимому, придерживалась другого мнения, и на связь со мной выходила лишь в крайнем случае. Обычно, когда мы договаривались об очередном уик-энде по телефону. Я приезжал в их новую квартиру, где меня ждали два исключающих друг друга варианта развития событий — минута топтания в прихожей и посиделки на кухне. К последнему неизменно приглашал Никита, и в моей памяти, как в программе компьютера, всякий раз всплывали воспоминания о нашем с ним знакомстве. Эти приглашения, впрочем, были лишь атрибутом вежливости и тяготили, прежде всего, самого Никиту. Не приглашать он, однако, не мог, я же не мог остаться: одетые дети встречали меня в прихожей, Наташа же, не обращая внимания на наши с Никитой реверансы, быстро выталкивала меня из квартиры вместе с детьми.

В один из таких воскресных дней я и впервые и оказался во «Флибустьере». До этого бар, мимо которого я ежедневно проходил вот уже в течение двенадцати лет — с того момента, как его открыли на месте бывшего магазина велосипедов, — казался мне мрачным снаружи и провонявшимся изнутри. На деле все обстояло ровным счетом наоборот. Затемненные стекла, по вине которых с улицы казалось, что в баре никогда не бывает посетителей, словно создавали защитный барьер от ядовито-желтых, если смотреть из бара, домов, автомобилей и ставших похожими на живых покойников пешеходов. Пахло в баре исключительно сигаретным дымом, но тошноты я не испытывал: бар мне понравился сразу, и попадая внутрь, я мгновенно расслаблялся. Такие мгновения и определили успех моего первого визита сюда. Я решил, что закажу выпивку и понял, что не уйду, пока не напьюсь.

Было около восьми вечера, и я еще не остыл от проведенного с детьми воскресенья и от двух — утреннего и вечернего — свиданий с Наташей, общее время которых не превышало трех минут. То, что Наташа потеряна для меня окончательно, я понял в ту самую секунду, когда решился повернуть в бар. До сих пор не могу сказать, что же чему предшествовало — едва нахлынувшее отчаяние или двенадцатилетнее любопытство. В итоге все оказалось проще простого.

Я сел за столик и заказал рюмку водки — так, вероятно, начинается история каждого падения. Мой случай был куда запутанней, я уже летел в пропасть, а «Флибустьер» оказался первым выступом, о который я, летя в преисподнюю, оцарапал плечо.

Боль в плече напоминала о себе еще неделю. Видимо, я ударился о перила, падая на лестничной площадке. Падение я запомнил — после него еще пол-пролета я прополз на карачках, а вот удар не отложился в моей затуманенной алкоголем памяти и, как ни печально, не стал для меня предостережением. У меня даже появился ритуал, и бармен Костя, молодой, несмотря на заметную лысину, парень, молча брал в руку стопку, стоило мне показаться на пороге «Флибустьера».

Пятьдесят граммов я выпивал не закусывая. Я заметил, что если встрече двух первых стопок в желудке не препятствовать едой, голод отступает. К тому же, я чувствовал сильный терапевтический эффект, а лекарства, как известно, не закусывают. Моим лекарством было забвение, и «Флибустьер» помогал мне, хотя бы на время, не думать о печалях, из которых — и в этом я признался себе в один из таких вечеров — и была соткана вся моя жизнь. Получается, напиваясь, я по большому счету не жил.

Пил я пять раз в неделю и приходил в себя лишь в пятницу — там же, за барным столиком, вспоминая о том, что завтра суббота. Одновременно я пытался определить, ожидают ли меня в этот раз холостяцкие выходные или очередное «отцовское» воскресенье.

Родительский долг в какой-то степени дисциплинировал. На всякий случай я не заглядывал в бар и в свободные выходные, при том, что даже держа в руках маленькие и теплые ладошки детей, я тосковал оттого, что не могу сейчас же, сию секунду, оказаться за любимыми столиком у затонированного окна.

Думал ли я о том, что становлюсь алкоголиком? Меня это не тревожило, к тому же я не без удовольствия отметил, что в обширном списке моих отличий от коллег по работе одним пунктом стало меньше. В Конторе пьют все, так же как пили в ОВД на Пресне, и я только теперь стал понимать, как это, в сущности, не сложно — подняться в пять утра и недоумевать от того, что всего пару часов назад уснул мертвецки пьяным. Никто не пытался вернуть меня на правильные рельсы — никто ничего и не замечал. Да я и сам не замечал. До того момента, как встретил Марию.

Увидев ее в супермаркете, я обомлел и испытал то, что так хотел и одновременно боялся почувствовать. Это чувство, предполагал я, охватит меня при случайной встрече с Наташей. Меня словно ударило током в сердце и оно, бедное заходилось от разряда высокого напряжения. После развода это был первый случай, когда присутствие Наташи я ощутил так близко. Возможно, из-за того, что Мария — давняя Наташина подруга.

Она помахала мне, и я застыл у мясного отдела.

— Ваша брауншейгская, — протянула мне пакет продавщица. До внезапного появления Марии я успел заказать триста граммов нарезанной колбасы, которой мне должно было хватить на три дня.