Утро снайпера

Ей приснилось, что она в Кратово, едет на велосипеде брата со скрипкой в футляре за спиной на улицу Чехова к старикам Фатьяновым, разводящим тюльпаны, где дирекция Гнесинского училища организовала Тайное Выпускное Прослушивание, на котором будет Павел Коган; она сворачивает на улицу Маршала Жукова и видит, что во всю длину и ширину улицы пролегает глубочайшая траншея, а на весу по улице проложен монорельс; он сверкает на солнце; «Как же проеду? Я опоздаю!» — с ужасом думает она; внизу в траншее копошится очередь за квасом; «Девушка, тебе надо шины снять!» — советуют снизу. «Как я сниму? У меня нет инструментов!» — холодеет она. «А ты монтера попроси!». Оля подымает голову и смотрит вверх; там, на соснах живут монтеры со стальными когтями на ногах; монтер спускается к ней с сосны. «У нас у всех по два топора!» — говорит он и достает два огромных топора; топоры сверкают на солнце; монтер, крякая, ловко срубает шины с колес велосипеда. «Спасибо!» — радуется она. «Плати!» — загораживает монорельс монтер. «Чем же я заплачу?» — «Жареным мясом! У тебя же мясные галифе! Все лето небось растила!» Оля смотрит на свои ноги в шортах: на бедрах у нее ужасные наросты из жареного мяса. «Стой нормально!» — приказывает монтер и двумя ударами стесывает мясные галифе. «Я из них солонину сделаю! Поезжай, не задерживай, я стрелку перевел!» — кричит монтер ей в лицо; Оля ставит обод переднего колеса на монорельс, отталкивается ногой от земли, едет над бездонной траншеей.

Рывок.

Лязг.

Рывок.

Оля проснулась, вытерла ладонью мокрый рот.

Поезд опять дернуло, и он тихо пополз. Солнце заходило. В купе было душно и пахло колбасой. Володя спал на соседней полке.

Оля встряхнула головой, поправила волосы, посмотрела вниз. Витка спала. Бухгалтера не было.

Оля посмотрела на часы: 19.37.

— Всего-то… — зевнула она, спускаясь вниз.

Нашарив босоножки, посмотрела в зеркало двери, потерла лицо, расчесала волосы, дернула ручку. Зеркало поехало в сторону.

В коридоре было прохладней. Два карапуза с хохотом играли в салочки; в соседнем купе шумно играли в домино, слышался бабий голос соседа-бухгалтера.

Оля пошла в туалет. Захлопнув за собой дверь, заперла ее поворотом мокрого винта, ополоснула лицо, приспустила брюки, с трудом вскарабкалась с ногами на унитаз. Бесцветная струйка потекла в испачканную калом воронку.

«Что-то мне снилось… про Кратово… — начала вспоминать она. — Господи, еще три часа пилить… Что-то там про Когана… А! Мясные галифе!»

Она рассмеялась и погладила свое загорелое бедро. Помочившись, провела рукой по гениталиям, собирая влагу, встала, ополоснула руку, застегнулась и еще раз посмотрела на себя в забрызганное зеркало: розовая венгерская майка на бретельках, белокурые волосы до плеч, широкоскулое лицо с карими глазами, синячок над ключицей от Володиного поцелуя.

— Вот я и в Крым съездила, — произнесла она и открыла дверь.

Прямо за дверью стоял Бурмистров. Оля посмотрела на него без удивления. «Сейчас деньги назад потребует, — нахмурилась она. — Идиот сумасшедший».

— Извините, пожалуйста, Ольга, я хотел с вами поговорить… это очень нужно…

— В туалете?

— Нет, нет, если хотите, пройдемте ко мне в седьмой вагон… если… или здесь… — Он шагнул в сторону, пропуская ее.

— А если не хочу? — Она вышла из туалета, захлопнула дверь и в упор посмотрела на Бурмистрова. «Это не могло так просто кончиться. Он теперь не отвяжется… слизняк чертов…»

Она вытащила из кармана двадцатипятирублевку, быстро сунула ему в карман рубашки, откуда торчали черные очки и какие-то бумажки:

— Возьмите и отвяжитесь.