– Знаешь, Гюнтер, уж если даже ты видишь в моей стране коварного врага, только и ожидающего, когда вы повернетесь спиной, чтобы ударить, то не странно, почему на Западе категориями холодной войны живут даже президенты, – горько усмехнулся Максим. – Вы все время смотрите на нас, как на угрозу своему сытому и спокойному существованию, не желая понять, что отныне мы стали частью вашего мира. Россия стремится стать для вас партнером, равным среди прочих стран, и на это у нее есть все основания, но вы в каждом нашем шаге видите какую-то изощренную хитрость. Почему-то у тебя на родине, да и не только там, многие считают, что если у России много нефти и газа, и если она снабжает ими большую часть Европы, то русские непременно должны вас шантажировать этим. Никто, черт побери, не хочет понять, что мы просто занимаемся бизнесом в лучших традициях Запада, в соответствие со всеми канонами капитализма!
На несколько секунд воцарилось молчание. Громов сделал большой глоток пива, и его собеседник последовал примеру Максима.
– Нефть никогда не была просто товаром, – покачал головой Хиршманн. – Это уже доказали арабы в семьдесят четвертом и американцы в средине восьмидесятых, когда игрой на нефтяном рынке, снижением или повышением цен на "черное золото", и те и другие добивались политических целей, но никак не экономических. Наш мир зависит от нефти слишком сильно, и я не понимаю, почему не воспользоваться этой зависимостью. Сейчас у власти в моей стране много людей, переживших нефтяной кризис средины семидесятых, когда рабы отказались поставлять нефть американцам и их союзникам. Эти люди боятся повторения кошмара почти сорокалетней давности, который они видели, еще будучи детьми. И потому, я думаю, не нужно даже ничего предпринимать. Но достаточно лишь осторожно намекнуть, как далеко вы готовы зайти, и наши правительства выполнят ваши условия так быстро, как это только возможно, со всей возможной покорностью.
– Да, это очень заманчиво, – серьезно кивнул Максим Громов. – Чуть прикрыть кран, и европейцы сами понесут нам лицензии и технологии, причем бесплатно, лишь бы только мы не лишили их того, что уже даем. Не скрою, это кажется совсем простым, но в этой простоте и кроется все безнадежность такой затеи. Если мы станем шантажировать европейцев газовым и нефтяным эмбарго, они, я уверен, сумеют найти альтернативных поставщиков, может не таких удобных, как мы, но без нас все равно как-нибудь справятся. А вот Россию после такого шага ждут тяжелейшие санкции, особенно страшные сейчас, когда от экспорта энергоносителей зависит наш бюджет.
– Думаешь, это так просто? – покачал головой Хиршманн. – Арабы, конечно, могут перехватить у вас этот рынок, но вот захотят ли они поддерживать европейцев, которых весь исламский мир считает прихвостнями Соединенных Штатов? Все непросто в нашем мире, и тот, кто проявит больше решительности, сумеет соврать большой куш в этой игре, которая называется политикой. Сейчас у твоей страны, Макс, есть редкий шанс сделать огромный рывок вперед, в двадцать первый век, который у вас в России еще по-настоящему и не начался, – убежденно произнес немец. – Пока восстанавливается ваша экономика, пока создаются наукоемкие производства, вы сможете закрыть брешь в недостающих технологиях за счет нас, европейцев, стоит вам только захотеть. Ваш Сталин смог обмануть англичан в тот момент, когда Россия лежала в руинах почти до самого Урала, когда никто и не думал о нефти или газе.
Будь Эйзенхауэр хоть немного смелее, уже в сорок пятом Россия сгорела бы в пламени ядерных взрывов, ведь Штаты тогда уже имели и атомные бомбы, и флот "Суперфортрессов", а у вас, русских, ничего подобного не было еще много лет подряд. Так неужели сейчас, когда ваш ракетный щит прочен, как никогда ранее, не выйдет нечто подобное? Я слышал, что президент Швецов – решительный малый, и ему, пожалуй, стоило бы всерьез подумать о том, как бы получить от нас, европейцев, все и сразу. Ведь никто по большему счету ничего и не потеряет, если мы уступим вам несколько лицензий на производство, к примеру, двигателей или электроники. Зато Россия станет по-настоящему конкурентоспособной страной, и наши же бизнесмены охотно начнут вкладывать в нее деньги, видя, что имеют дело не с пережитком советского прошлого, а с цивилизованной страной.
– Не знаю, может, ты и прав, – с сомнением протянул Громов, в сознание которого запали сказанные Хиршманном слова. Порой Максим и сам думал о том же, мечтал, что новый президент наконец-то поставит зарвавшихся бюргеров, чопорных англичан и прочих, кто считает только себя цивилизованными нациями, на место, раз и навсегда показав, что с Россией нужно вести себя, как с равным, а не как с дикарем, туземцем, которого можно купить за стеклянные бусы. Но этого не произошло, все двигалось прежним курсом, и лишь отдельные изменения все же позволяли надеяться на лучшее, но тех глобальных перемен, которые были по плечу России с ее неисчерпаемыми людскими и природными ресурсами, пока не было заметно.