Утро генеральской казни

Напряженные мышцы пресса сделали удар почти нечувствительным, но промашек Ларин не прощал ни себе, ни другим. Резко присев, он перебросил угрюмого через себя и отступил к двери вагона, за стеклом которого грохотал, мелькал освещенными окнами пассажирский поезд.

– А теперь – оба исчезли, – произнес Андрей. – И исчезли надолго, если жить хотите.

– Ты что, мент? – прохрипел коренастый.

Угрюмый уже поднялся на ноги и вытащил нож-бабочку. На этот раз он уже не играл лезвием, а просто держал руку, приготовленную для удара.

– Да какой он, на хрен, мент? Просто крутого из себя строит. Киношек насмотрелся.

– Ты хоть понимаешь, кто мы такие? Да мы пацаны, мы тебя вмиг попишем, без глаз и ушей останешься.

Сверкающее лезвие несколько раз эффектно рассекло воздух. Угрюмый действовал ножом виртуозно. Окажись в это мгновение в воздухе лист папиросной бумаги – острие нарезало бы его на лапшу.

– Нормальному пацану сутенером быть западло. Суки вы позорные, и мастюхи у вас липовые, – Ларин специально провоцировал злость у случайных противников, так некстати вмешавшихся в ход операции по похищению Бирхофа.

Андрей уже держал за спиной зажатый в кулаке трехгранный железнодорожный ключ. Замок двери был отперт, оставалось только отпустить ручку.

– Попишу гада! – хрипло выдохнул угрюмый, глаза его налились кровью.

Наверное, Ларин попал в цель. Может, уголовник и имел когда-то ранг на зоне, но не выше баклана, а потом или ссучился, или его опустили. Так что за татуировки он «ответить» не мог, кроме как ножом.

Угрюмый бросился на Андрея, бросился стремительно, желая припечатать к двери, а уж потом «пописать лицо перышком». Ларин опустил ручку двери и буквально вжался в стену. Угрюмый так и не успел затормозить перед внезапно распахнувшейся дверью, за которой с грохотом мелькал ночной пейзаж. Для надежности Андрей еще и ногу подставил. Взмахнув руками, угрюмый в мгновение ока исчез в ночной темноте. Даже звук падения не был слышен, он потонул в перестуке колес.

Коренастый стоял, широко раскрыв глаза и рот. Он не мог взять в толк, как все произошло. Был дружок – и исчез… Ветер врывался в тамбур, упруго бил в лица, трепал одежду. Ларин сделал два шага вперед. Коренастый испуганно осматривался, искал, что бы ему схватить в руку. Но в пустом тамбуре ничего подходящего не попадалось. Андрей не стал церемониться и тратить время на слова. Просто схватил упирающегося сутенера за грудки, протащил сквозь тамбур и вышвырнул в ночь.

Ветер захлопнул дверь. Трехгранный ключ провернулся в замке. Расправляясь с подобной публикой, Андрей не испытывал угрызений совести. Они были ничуть не лучше тех высокопоставленных коррупционеров, которые его стараниями покинули этот мир или превратились в «звать тебя никак и фамилия твоя никто». Если кто-то из двоих при падении выживет, пусть себе. Сломают шею, никто плакать не будет.

Ларин отряхнул брюки и вернулся в коридор. После грохота и свиста ветра ему показалось, что здесь царит полная тишина. Дверь в купе Бирхофа закрыта. Проститутка могла и убежать. Некогда было во время драки посмотреть в стекло, а вот она могла и заглянуть.

Андрей напряг слух, приложил ухо к двери – полная тишина. Он осторожно опустил ручку, дверь оказалась закрыта изнутри. Тогда вставил железнодорожный ключ в отверстие, провернул его, быстро вошел в купе и защелкнул за собой дверь.

На полу тускло горел выроненный фонарик. Девица жалась в углу купе и смотрела на Ларина широко открытыми испуганными глазами. Голый немец, прикрытый до пояса простыней, лежал на диване: рот открыт, неподвижные глаза уставились в потолок.

Жизнь Андрея складывалась так, что бывший наро-фоминский опер видал мертвецов довольно часто. Ларин приложил пальцы к шее немца – пульсации крови не чувствовалось.

– Готов. Спекся папуас, – проговорил он зло.

– Я… я… я ни при чем… не виновата… он виагры обожрался… вот… – проститутка подхватила со столика нетерпеливо разорванную упаковку, – сердце и не выдержало…

– Врешь, дура, – Ларин присел на диван, запрокинул голову. – Ты ему перед этим клофелина в спиртное подлила.

– Я… я…

– А потом, когда эта дрянь случилась, – Андрей указал на мертвого немца, – хотела бутылочку в окно выбросить. А тут кондиционер стоит, и рама наглухо закрыта. Вот ногти свои дебильные в золотых блестках и обломала.

– Что теперь будет? – захныкала проститутка. – Я же не хотела, – и она бросила взгляд на дверь.

– На дружков своих можешь не рассчитывать. Не придут они, – произнес Ларин и зевнул, почувствовав страшную усталость.

– Почему? – вырвалось у девицы, и она зашмыгала носом.

– Погулять вышли на свежий воздух, – раздраженно проговорил Андрей, проклиная сегодняшний день.

– Как это? Станции же не… – проститутка осеклась, наконец-то сообразив, в чем дело.

Она чувствовала силу, исходившую от Ларина. По его глазам видела – этот человек способен, если потребуется, убить. И глазом не моргнет. И не из мести убьет, не ради наживы, а только потому, что этого требуют интересы дела.