Утренний Всадник

Макошь прошла, и Смеяне стало легче дышать. Смертному нелегко выносить близость божеств, и не всякому удается сохранить разум после встречи с ними.

Кикимора скользнула к порогу, выскочила в сени. Смеяна подумала, что подпольная жительница совсем исчезла, но та вдруг снова просунула в истобку свою лохматую голову, похожую на старую растрепанную метлу, и позвала:

– Иди сюда!

Смеяна хотела отказаться, но оцепенение уже прошло, проснулось любопытство. Ноги сами подняли ее со скамьи и вынесли в сени. Кикимора приоткрыла наружную дверь, высунула в щелочку свой длинный нос. Из-за двери несло пронзительным холодом предзимья, Смеяна мигом замерзла в одной рубахе. Но любопытство было сильнее холода, и она осторожно выглянула, готовая тут же отпрянуть.

Сквозь облака лился мягкий лунный свет, одевая белым покровом черную землю, блестящую кое-где клочками полурастаявшего снега, чешуйками подмерзшего ледка. Из туманной мглы медленно проступала высокая, величественная фигура крепкой, сильной женщины в самом расцвете, матери и хозяйки. Словно по облакам, она плыла в туманах над самым берегом Истира, и голова ее, увенчанная огромным повоем в священном уборе – с двумя коровьими рогами, – поднималась выше самых старых елей.

Дрожа, Смеяна таращила глаза, стараясь лучше разглядеть богиню; ее зрачки напитались лунным светом и стали огромными, как два черных колодца, окруженных золотистыми ободками. В руках Макошь держала огромную чашу с широким горлом, и вдоль него мягко светились по кругу знаки двенадцати месяцев. Ярче всего сиял знак месяца груденя – волнистые полосы туманов и резкая черта, разделившая землю и небо. Грудень – месяц торжества Матери Всего Сущего: урожай собран, лен готов к прядению, наступает время женских работ, посиделок, свадеб.

Глядя на чашу в руках Макоши, Смеяна вдруг вспомнила свою давнюю беседу с Велемом о Чаше Судеб, которая каждому может открыть его судьбу. Там, в руках богини, была сейчас и судьба Смеяны. Но разве к ней подступишься? И думать нечего. Смеяна испугалась этой мысли. От вида Макоши ей было неуютно, даже страшновато, как непослушному ребенку перед очами строгой бабушки. Зябко поводя плечами, она отошла от щелочки и толкнула дверь назад, так что кикимора едва успела вытянуть в сени голову.

– Что – страшно? – ехидно спросила кикимора, подергивая костлявыми плечиками. – Ничего, я притерпелась, и ты притерпишься. Она зла не делает. Если ее не злить.

Смеяна обхватила себя руками за плечи и пошла назад в истобку. Она не могла понять, почему ей так неприятно видеть богиню. Не от одной же нелюбви к прялке! Какой-то темный, неясный страх поднимался из самой глубины ее существа, и дом, печь, сноп под матицей не казались надежной защитой.

Кикимора снизу дернула ее за рубаху, и Смеяна вздрогнула, опомнившись.

– Ты как пойдешь на беседу, с собой пирожка возьми да мне под лавку положи! – деловито заказала кикимора. – Я там, под лавкой, сяду да буду прясть, а веретена тебе подкладывать. Никто меня не увидит, а у тебя напрядено больше всех будет.

Смеяна улыбнулась – так же для нее и полудянка работала. Целую дружину из нежити себе собрала! Но тут же ей стало обидно: почему же все это так? Почему другие девушки могут прясть сами? Почему у них глаза не светятся в темноте, но и веретено не валится из рук?

– Послушай! – Смеяна обернулась к кикиморе. – Скажи – я правда оборотень? Ты – нечисть, ты знать должна!

– Батюшка-Домовой! – Кикимора вдруг испугалась, как будто увидела Огненного Змея, шарахнулась прочь, кинулась в угол и пропала, спряталась к себе в подпол.

Смеяна шагнула было за ней, но остановилась, вздохнула. Теперь не поймаешь!

Стараясь никого не разбудить, она снова легла на свое место и закрыла глаза. Но заснуть не удавалось: перед взором ее дрожал огонек лучины, кривлялась фигурка кикиморы, качался синеватый туман расступающейся Межи, и над Истиром величаво шагала Мать Всего Сущего с Чашей Годового Круга в руках. Никто из смертных, кроме разве умелых чародеев, не может увидеть все это. Почему же тайное открыто ей? Тайное открыто, а обыденные дела не даются? Почему кикимора работает за нее, но боится ответить на такой простой вопрос?

И в душе Смеяны проснулась острая тоска по кому-то умному и сильному, кто сумеет рассказать ей о ней самой. Но не за Макошью же бежать! Страшно!

И ей вспомнились летний лес, многоголосый шелест, дрожащее кружево солнечного луча на траве под березами, сумрачная прохлада ельника, свежие запахи трав и хвои. Перед взором ее сияли те огромные янтарные глаза, которые с детства провожали ее в лесу. Кто их хозяин? И где он? Смеяна не могла даже вообразить его, но почему-то верила, что среди Лесных Отцов найдется отец и для нее.

* * *

Утром чуть ли не все женщины и даже девчонки сбежались посмотреть на веретено Смеяны. Такой тонкой и ровной пряжи в семействе Добрени еще не видали.

– Да верно ли до полуночи сделано? – в который уже раз спрашивала у Смеяны тетка Купава. – Да когда же ты успела? Ой, смотри, девка, – если в пятницу пряла, Макошь веретеном истыкает…