Утренний Всадник

Кони тоже чуяли близость волков, и их не приходилось погонять. Довольно быстро дружина оказалась на берегу мелкой лесной речки, впадающей в Истир. Это уже была прямая дорога к спасению, верст на десять, не больше, и все немного приободрились.

Вдруг на снегу промелькнула цепочка волчьих следов. На скаку Смеяна не успела ее рассмотреть, но тут же заметила вторую, пересекавшую речку от берега до берега, потом вдоль их тропы потянулась третья. Волки тоже не любят вязнуть в снегу и предпочитают натоптанные тропы лосей или кабаньих стад.

Кто-то впереди охнул. Вскинув голову, Смеяна успела приметить за деревьями волчью тень. Волк бежал неспешно, свесив голову, и казался сутулым, усталым, равнодушным к топоту людей и лошадей. Но надежды на скорое спасение разом исчезли. Волчий вой слышался только сзади, а впереди было тихо. Может быть, как раз там их и ждали? Ведь на то и оборотни – даже в зверином обличье они сохраняют человеческий разум.

Додумать эту мысль до конца Смеяна не успела. Ехавшие впереди стали резко натягивать поводья, схватились за мечи и луки. Задние чуть не натыкались на них, дружина сбилась в тесную кучу. Держимир с ожесточенным лицом рванул меч из ножен. Смеяна дернулась с конем между двумя отроками, чтобы посмотреть вперед.

Неширокое русло заснеженной речки было перегорожено стволом толстой ели, и возле пня еще желтела на снегу свежая щепа. А посередине ствола спокойно сидел один-единственный человек. И, едва глянув на него, Смеяна всем существом ощутила, что это он и есть: Огнеяр Чуроборский, Князь Волков.

На первый взгляд вид его поражал, и тут же возникало убеждение, что именно таким он и должен быть. Смеяну удивила его молодость – если бы он был просто человеком, то она дала бы ему года двадцать три, не больше. Ростом он был невысок, шириной плеч тоже не отличался. На нем была серая безрукавка из волчьего меха, перетянутая поясом со множеством серебряных бляшек, сбоку за пояс был заткнут боевой топор с серебряным узором на обухе. Из-под накидки виднелись не шерстяные рукава свиты, как было бы уместно зимой, а белые рукава рубахи с красивыми, искусно вышитыми дебрическими узорами на предплечьях и возле запястий. Лицо его было смуглым, с правильными резкими чертами, блестящие глаза были чистого карего цвета, и в них тлела глубинная красная искра. Длинные черные волосы беспорядочно раскинулись по плечам, и в них виднелась длинная седая прядь, зачесанная ото лба назад. Его лицо выглядело спокойным и умным, но в нем было что-то настолько нечеловеческое, что ошибиться было невозможно. И он удивительно хорошо вписывался в образ зимнего заснеженного леса, был его живым продолжением. Сам лес глядел его глазами и дышал его грудью.

Без суеты, с любопытством оборотень окинул взглядом сбившихся в кучу дрёмичей, заметил их руки, сжавшие оружие, но сам и не подумал потянуться к своему грозному топору, как будто забыл о нем.

– Кто хочет попробовать меня подстрелить – пусть попробует, – спокойным, низковатым и очень звучным голосом предложил Огнеяр.

Он говорил негромко, но его ясно услышали все, как голос собственной души. А Смеяна некстати подумала, что человек с таким голосом должен красиво петь. Но разве оборотни поют?

– Давайте, – доброжелательно повторил Огнеяр. – Я даже не обижусь. А вы душу отведете и больше о глупостях думать не станете. Тогда и поговорим.

В нем не было ни злобы, ни замкнутости, а только непринужденная уверенность человека, привыкшего быть хозяином и знающего, что на его права никто даже в мыслях не покушается. Каждое его слово, каждое малейшее движение дышало силой, но он вроде бы и не собирался ни с кем биться. А зачем, когда и так ясно, кто здесь самый сильный?

– О чем нам с тобой разговаривать? – глухо выговорил Держимир, как выплюнул, с трудом подавляя дрожь в голосе.

Лицо его казалось застывшим и ожесточенным, он не мог побороть страха и презирал себя за это.

Оборотень усмехнулся, и у всех дрёмичей хлынула по спине холодная дрожь. Два верхних клыка у Огнеяра заметно выдавались из общего ряда белых, крепких, изумительно красивых зубов. А Смеяна уже не боялась: она была зачарована силой леса и самого Надвечного Мира, горячими волнами исходившей от него, он внушал ей ужас и восторг, трепетное изумление и смутную тоску. Это была та самая сила, которую она с детства чуяла в лесу, в себе самой, которую потом узнала в полудянке, даже в кикиморе, но многократно более цельная, слаженная, знающая себя и управляемая владельцем до последней капли.