Я срезал их и радовался, что вот, мы еще не успели войти в лес, а я набрал уже столько грибов.
Потом Федор Матвеевич показал мне подберезовик, сыроежку и белый.
Я тоже нашел скоро один белый.
Потом мы сидели на поваленной от ветра березе и завтракали вчерашними бутербродами вместе с яблоками, которые сорвал нам знакомый в своем саду. У моего яблока даже листья не завяли. И я их положил в корзину под грибы.
Мы еще долго ходили по лесу, и внезапно начало темнеть. Приползли темные тяжелые тучи и закрыли небо. Где-то в стороне загрохотал гром.
- Попались мы с тобой, - сказал Федор Матвеевич, - не промокнуть бы нам.
И только он это сказал, как я увидел, что к нам приближается дождь.
Из- за тучи пробилось солнце, осветило сосны и воздух, а в этом солнце блестел и мчался в нашу сторону дождь. Вот он уже рядом -бьет по соседнему дереву. Вот уже по корням нашей ели. И вот ударил по нам тяжелыми, крупными каплями.
Сначала нас не очень мочило, но потом капли стали проникать и к нам.
Тут солнце опять скрылось, стало совсем темно, налетел ветер, все деревья зашумели, заволновались, и вдруг ярко блеснула молния, и в ту же секунду гром грохнул так, что я вздрогнул.
- Это уже плохо, - сказал Федор Матвеевич. - Дерево у нас не самое высокое, молния в нас не ударит, но все равно под деревом в грозу стоять не стоит. А выйдем - так и вовсе промокнем.
Лес кругом был темный и страшный, только молнии его освещали насквозь, и гром взрывался рядом с нами.
- Ты не бойся, Коля, - успокаивал Федор Матвеевич, - это даже интересно: посмотреть грозу в лесу.
А меня все время мучила глупая мысль: вдруг Федор Матвеевич сейчас исчезнет, и я останусь один. Я даже оглядываться стал на него и думал одно и тоже: «Лишь бы он не исчез, лишь бы со мной остался».
Небо было по-прежнему черным от туч, а мы промокли уже насквозь.
- Пошли-ка из леса, нечего нам тут больше делать, - сказал Федор Матвеевич.
И мы пошли к тропе прямо под дождем. А в сапогах моих хлюпала вода - натекла с одежды и волос.
Но я не замерз, а наоборот - развеселился. Я теперь не боялся ни молнии, ни грома. И ничего я уже не боялся. И я даже запел. А Федор Матвеевич стал мне подпевать.
Мы шагали прямо по лесу, потом нашли нашу тропу, и тут гроза кончилась. Тучи сразу ушли, и снова жарко засветило солнце.
Федор Матвеевич снял с меня свитер, брюки и все выжал. Из сапог вылилось по кастрюле воды.
Мы понесли сапоги в руках, а сами пошли босиком. Лужи были теплые, и по ним было приятно идти. А от нашей мокрой одежды поднимался пар. Вокруг Федора Матвеевича была туча пара, и вокруг меня тоже.
Пока мы дошли до первых домов, успели почти совсем высохнуть.
- Знаешь что, - предложил Федор Матвеевич, - сейчас как раз пойдет электричка, пошли сразу на станцию. А знакомого я увижу в понедельник на работе.
В электричке я заснул и проспал всю дорогу.
- Давай-ка твою корзину, - сказал Федор Матвеевич, когда мы вышли из поезда, - а около дома ты возьмешь ее снова.
- Прибыли грибники! - обрадовалась мама, когда мы вошли в квартиру.
- Мы в грозу попали, - сказал я.
- В какую грозу? - удивилась мама. - У нас грозы не было, у нас весь день стояла жара.
- Забирайте своего сына с богатой добычей, а я поехал к птичкам, - сказал Федор Матвеевич.
- А чаю? Я пирожных напекла.
- Чай я с удовольствием, в следующий раз, а сегодня мне надо кормить птиц.
Мама завернула ему пирожные с собой, и он поехал.
Я понес корзину на кухню и вдруг увидел, что она полная. Поэтому она и показалась такой тяжелой, когда я вынес ее из электрички. А я сам набрал грибов меньше половины корзины. Значит, Федор Матвеевич переложил мне свои.
Я оставил корзину и пошел в комнату переодеваться. И тут у себя на столе я увидел конверт. А в конверте - записка от папы.
Я сразу понял, что это от папы, даже не читая. И у меня руки задрожали.
«Дорогой мой сын. Приезжали к вам с Татьяной Филипповной. Хотели погулять с тобою по городу. Так жаль, что не застали. Целую тебя. До встречи. Твой папа».
Я прочитал записку два раза. И даже переодеваться мне не захотелось.
- Давай разбирать твою добычу, - позвала мама с кухни. - Поешь супу - и начнем.
Я сидел на стуле, рядом лежал свитер. Я сидел босиком, потому что сапоги оставил в прихожей.
И вдруг я увидел, что плачу. Сижу тихо, и слезы льются из глаз.
А потом я снова подумал, как думал все эти дни: «Как же я буду без папы, как? Разве можно мне жить без папы?»
Потом наступило первое сентября.
Когда- то, когда я шел в первый класс, я так волновался, что у меня руки дрожали и коленки. Я держал букет, и цветы тоже тряслись.
А сейчас я шел один и все оглядывался, нет ли где ребят из нашего класса - тех, кого я не видел на медосмотре.
У школы все стояли кучками, и наш класс - тоже. Девчонки и ребята вместе.
Я пошел быстрей к ним, а они глядели на меня и радовались:
- Колька идет, смотрите!
Потом мы увидели Гришу Алексеенко, и я уже радовался вместе со всеми:
- Гришка идет, какой загорелый! Ты в Африке побывал, что ли?
И Бабенкову радовались.
- Бабенков-то! Ну и топает, ну и топает. Даже земля трясется.
Гриша Алексеенко достал камни.