Утраченный свет (Солнце полуночи)

Если это и означало решающую победу «зверя», то Адам был озабочен совсем другим. Существовала вероятность того, что самообман гораздо глобальнее. Он – жалкий, раздавленный тяжестью происходящего червь – придумывал все новые и новые самооправдания. Он боялся конца, который так упорно пытался приблизить. Не собственной смерти, нет. Он боялся, что мир, в котором, как думал старик, он до сих пор существовал, окажется целиком виртуальным, исчезнет без материального следа, будет стерт из чьей-то памяти вместе с самой памятью – и тогда Адам лишится не только будущего, но и прошлого. А Колония, в которую попадаешь по льготному тарифу, так и останется прекрасным символом всех ложных устремлений.

Однако что может быть хуже, чем простая ОТМЕНА? В том числе отмена твоих пятидесяти с лишним лет, в течение которых ты, как тебе казалось, жил, любил, ненавидел и даже – как положено твари, созданной по Божьему образу и подобию, – страдал? Он, трепетавший от страха перед содеянным, один из последних и ничтожнейших статистов в массовке, был причастен к уничтожению подмостков, на которых разыгрывалась чудовищная комедия положений, – и все лишь потому, что драматург заложил это в основу основ: шаткий камень, надломленную ось, хрупкую пирамиду, разрушившуюся сразу после того, как сверху был нагроможден очередной мираж…

Самоотрицание – таково было имманентное, глубиннейшее свойство этой пьесы, неизбежное, как Судный день; ее сущности и герои исчезали так же легко и безропотно, как исчезают тени, когда выключается свет. А теням не дано порождать друг друга…

* * *

Вскоре он впервые увидел Куколку обнаженной. У нее было стройное белое тело красавицы, страдающей слоновьей болезнью. Вверху – разделяющиеся боеголовки под конусовидным обтекателем; внизу – уродливые лапы сверхзвуковых сопел. В ее очертаниях была стремительность юной девушки, вырвавшейся из-под жесткой опеки и свалившейся в пропасть греха, – даже тогда, когда она пребывала в неподвижности. И еще парадоксальным образом в ней было что-то суицидальное и фаллическое. Отрубленный лингам. Функция без смысла, сулящая случку атомов без оплодотворения. Порочная невинность.

Воплощение милосердия, несущее смерть и лучевую болезнь…

Старик и не подозревал, что его мозг способен выстраивать такие ассоциации. Он не поверил, что самостоятельно думает об этом. Не иначе, эти мысли были внушены ему кем-то. Он будто услышал гениальную музыку, доносившуюся из шкатулки. Открыл шкатулку, а там – лишь вращающиеся шестеренки, восковой цилиндр, молоточки и тяги…

Слишком долго он был тупым и зависимым; теперь же какие-то обрывки прошлых фобий бродили в нем – те самые «матрешки», призраки внутри призрака – и что могло быть смешнее?..

* * *

Старику позволили наблюдать за подготовкой к пуску. Он сделал свое дело. Никто не требовал от него большего. Люди из «Револьвера и Розы» суетились вокруг. Адам ощущал свое превосходство над ними. Даже сейчас они были погружены в мелочные заботы, словно муравьи, строящие муравейник и не ведающие о приближении волны, которая вскоре смоет их вместе с жалким клочком земли.

Заработал подъемник; его пронзительный скрежет заглушал мысли. «Поздно! – сказал себе Адам. – Слишком много времени потеряно!» Кто мог думать, что порвется самое примитивное звено цепи? Но звено еще не порвалось.

Подъемник медленно втащил Куколку на стартовый стол. Теперь она была погружена в вертикальный колодец шахты – словно гигантский, неутомимый фаллос юного Бога Смерти в лоно старой Матери… Окончательный инцест. Последнее соитие в преддверии Армагеддона… Неудовлетворенное тело Земли оставалось холодным и неподвижным…

Тревожно замигали красные лампы. Раздался зудящий звук, похожий на стоны раненой собаки, разделенные правильными промежутками… Вверху засиял свет. Луч, украдкой проникший в подземелье, превратился в подобие водопада, летящего сквозь радужные витражи сознания. Крышка шахты, способная выдержать прямое попадание авиационной бомбы, отодвигалась в сторону…

– Три минуты до старта! Общая эвакуация! – объявил искаженный голос из динамика.

Адам вздрогнул от неожиданности, но не воспринял смысла сообщения. Он не отрываясь смотрел, как в панике разбегаются братья. Однако «паническое бегство» отличалось удивительной слаженностью. На самом деле все было отрепетировано десятки раз – начался главный ритуал в их жизни, похожей на кошмар. То, что мечтал увидеть каждый. То, ради чего жили и умирали в пытках предыдущие поколения…