Утопленница

Рассказывая эту историю, я упрощаю её. Делаю её более прямолинейной. Превращаю её в синодическую[42] историю.

Итак, я перехожу к событиям той ночи. Той самой ночи.

Начнём отсюда.

В тот день я работала до десяти часов вечера, поэтому поехала на «Хонде», поскольку не люблю идти домой с автобусной остановки после наступления темноты. Район Оружейной палаты стал гораздо спокойнее, чем раньше, но лучше перестраховаться, чем потом сожалеть о своей неосмотрительности. Я приехала к себе домой на Уиллоу-стрит, обнаружив, что Абалин сидит на диване со своим ноутбуком и что-то печатает. Пройдя на кухню, я налила себе стакан молока и сделала бутерброд с арахисовым маслом – мне вполне достаточно этого для ужина. Я редко много съедаю за один раз. Наверное, мне привычнее небольшие перекусы. Затем я приношу молоко и блюдце с бутербродом в гостиную, присаживаясь на диван рядом с Абалин.

– Такая чудесная ночь, – говорю я. – Нам стоит куда-нибудь прокатиться. Это прекрасная ночь для поездки.

– Правда? – спрашивает Абалин, отрываясь на мгновение от экрана ноутбука. – Я сегодня не выходила на улицу.

– Зря ты так, – отвечаю я. – Тебе не следует торчать тут безвылазно целыми днями. – Я ещё раз откусываю от бутерброда и смотрю на неё, пережёвывая кусок. Проглотив его и отпив молока, я решаю узнать, что она сейчас пишет.

– Рецензия, – бросает она, но это было и так понятно, а мне бы хотелось услышать более развёрнутый ответ.

Какое-то время, возможно несколько минут, я доедаю свой липкий бутерброд, а она продолжает бить по клавишам. Я решаю больше не пытать её вопросами о поездке, поскольку есть что-то умиротворяющее в спокойном ритме вечера, когда он плавно течёт в направлении ночи. Но затем я делаю ещё одну попытку, которая становится отправной точкой всех последующих событий.

– Нет, Имп, – говорит она, вновь переводя на меня взгляд. – Извини, но у меня горит дедлайн. Мне нужно добить это задание в ближайшую пару часов. Я должна была сдать его ещё вчера. – Она произносит название какой-то игры, и я припоминаю, что видела, как она в неё играла, просто это совершенно стёрлось из моей памяти. – Извини, – снова произносит она.

– Нет, всё в порядке. Без проблем. – Я стараюсь не показывать своего разочарования, но у меня всегда это плохо получалось. Почти всегда это заметно, поэтому, как мне кажется, той ночью она уловила обиженные нотки в моём голосе.

– Знаешь что? – предлагает она. – Почему бы тебе самой не прокатиться? Ты не обязана торчать дома только потому, что мне нужно работать. Может, без меня тебе будет даже лучше. Тишина, покой и все такое.

– Без тебя мне лучше не будет.

Я доедаю бутерброд, запив молоком, и ставлю блюдце с пустым стаканом на пол рядом с диваном.

– Я всё же настаиваю, что ты не должна отказываться из-за меня от поездки. Потом всю неделю обещают дожди.

– Ты уверена? Я имею в виду, нормально ли это будет выглядеть, если я прокачусь без тебя.

– Абсолютно. Я, наверное, ещё даже спать не лягу к тому моменту, когда ты вернёшься, уж больно заковыристая получается рецензия.

Я уверяю её, что буду отсутствовать пару часов самое большее, на что она отвечает:

– Ну, тогда я точно ещё не буду спать, когда ты вернёшься.

Несмотря на её заверения, я чуть было не отказалась от этой идеи. Я ощутила укол тревоги и страха. Внутри меня зашевелились какие-то опасения. Это ощущение не сильно отличалось от того, что я испытывала, когда особенно сильно страдала от приступов арифмомании или в ту ночь, когда заметила в парке монашек-воронов, или в бесчисленном множестве других случаев, когда моё безумие набирало обороты. Доктор Огилви неоднократно говорила, что в подобные моменты я всегда должна прилагать максимум усилий, чтобы идти вперёд, осуществляя то, что собиралась делать, когда меня вдруг настиг приступ страха. Я не должна, утверждала она, позволять иллюзиям, магическому мышлению и неврозам мешать мне жить нормальной, полноценной жизнью. Что подразумевает – не загреметь в сумасшедший дом.

Нормальность – это горькая пилюля, которую мы не хотим принимать.

Имп сама не уверена, что означает эта фраза. Просто эта мысль пришла ей в голову, и она решила записать её, чтобы не забыть.

Мне не нравится этот язык, сухой жаргон из области психиатрии и психологии. Такие слова, как «созависимость» и «нормальность», фразы вроде «магического мышления». Они беспокоят меня гораздо сильнее, чем «сумасшествие» и «безумие». Поэтому я скажу иначе: укол тревоги и страха.

Тем не менее я почти готова отказаться от своей идеи с поездкой. Вместо этого я склоняюсь к мысли посидеть с книгой, которую начала читать, или отправиться в свою студию, чтобы поработать над картиной, которую я всё никак не могу закончить.

– Думаю, тебе это пойдёт на пользу, – произносит Абалин, не отрывая взгляда от экрана и продолжая стучать пальцами по клавиатуре. – Я не хочу становиться для тебя обузой.