Утопленница

— В точности ее слова. Вы верно объяснили ее ожоги. Эта девушка... у нее великолепные физические данные. Все железы функционируют прекрасно. Нормальная менструация, большие груди, и таз прямо создан для родов, и женские гормоны вырабатываются исправно. Если бы ей хотелось нормальных сексуальных отношений, но она их избегала, считая скверными, то ощущала бы только вину и стыд из-за грешных помыслов. Но эта крупная, здоровая девушка настолько чувственно заморожена, что не испытывает ни желаний, ни любопытства или вины. Когда-то давно в нее заборной рейкой вколотили сознание, что секс ужасен и греховен. У нее он вызывает отвращение. А роскошное тело требует своего. Отсюда истерия, религиозные видения. Ожоги от свечки. Матушку Пауэлл следовало бы скормить крокодилам за то, что сотворила с собственным ребенком.

— Этот внутренний конфликт может сделать ее опасной?

— Способной на убийство? Что? Возможно. При соответствующих обстоятельствах. Но для нее это не было бы убийством. В ее понимании это был бы праведный поступок.

— То есть — наказание, кара.

— Именно так.

— Но правовой ответственности за свои действия Энджи не несет, ибо не отличает добра от зла. Скажите, доктор, может она вообразить, что это Бог велит ей убивать?

— Бог, или Орлеанская Дева, или Отец небесный. Классическое разумное объяснение. Считала бы себя орудием, послушным велениям свыше.

— И могла бы при таких обстоятельствах пойти на обдуманное убийство?

— Вроде бы да. И такой преступник по сравнению с обычным убийцей имеет одно преимущество.

— Какое?

— Он абсолютно уверен в себе, поэтому не испытывает чувство вины. Станиэл, надеюсь, вы ошибаетесь. Но говорили об убийствах. Вы имеете в виду и Джеса Гейбла?

— Да.

— У меня в амбулатории есть его ЭКГ трехмесячной давности. Здоровое сердце. Харв Уэлмо уже звонил мне по этому поводу. Да и Берт Делл тоже, наверно, осматривал тело.

— Где проводили вскрытие?

— Наверно, в морге, потому что в больницу его даже не повезли.

— Вы не могли бы уточнить результаты вскрытия? Нил поднялся, выискивая десять центов:

— Берт обожает вскрывать и очень любит поговорить на эту тему. Когда через пять минут он вернулся в кабинку, в руках держал снова две кружки пива, но вид у него был мрачный.

— Какая-то бессмыслица. Разорвана диафрагма. И перикардиум порван, ему кажется, что сердце вроде бы ударено. Если у человека порок сердца, перикардиум может лопнуть от сильного давления крови, но никаких следов чего-либо подобного нет. Перикардиум — это тонкая, прочная, эластичная ткань. А удар зафиксирован вдоль нижней части правого желудочка. Берт говорит что-то странное: похоже, Джес упал на что-то тупое, вроде кола в заборе.

— Может, от удара кулаком?

Нил покачал головой:

— Энджи крупная девушка, но такой удар нанести не может. И мужчина не смог бы. Джес тогда должен был стоять на голове. Возможно, от какого-нибудь выступающего предмета, когда машина налетела на дерево.

— Если удар сделан позже, отчего тогда он врезался в дерево?

— И не так уж сильно врезался, правда?

— Доктор, вы говорили Сэму Кимберу, что Энджи нуждается в помощи?

Нил кивнул. Взлохматив пятерней непокорную шевелюру, стал нервно протирать стекла очков.

— В прошлом году она работала у меня по субботам, приводила в порядок счета. Прежняя бухгалтерша сбежала. После проверки обнаружилось: стянула у меня почти две тысячи и унесла ноги. А Энджи производила странное впечатление. Она была... чересчур безупречна. Всегда улыбающаяся, ловкая, исполнительная, уравновешенная. Словно ее где-то в спине заводили ключиком. Иногда такой вид... неприступности свидетельствует об экстремальном напряжении.

— У нее был ключ от вашей приемной?

— Ключ? Да. Сама открывала ее. А в чем дело?

— Да нет, ничего. Так о чем вы говорили?

— Я всюду сую свой нос — такой уродился. Мне захотелось выяснить, насколько Энджи приспособилась к сексу. У меня нашлась учебная фотография нагого взрослого мужчины, двадцать на двадцать пять. Прекрасное тело. Пособие по анатомии. Я сунул снимок между бумагами, передал ей. Она тут же вернулась и возвращает фотографию, говорит, по ошибке попала в бумаги. Говорила естественным тоном, как медсестра. А я спрашиваю: что это такое? Она снова смотрит на картинку и объявляет, что это изображение мужчины в развевающихся белых одеждах. Она не лгала, Станиэл, она так видела. Повстречав Сэма, я предупредил его, что девушка больна. С матерью говорить бесполезно.

— Энджи разбирается в анатомии?

— Немного. Начинала учиться на медсестру, но через несколько месяцев бросила школу. А-а, вы все еще думаете о Джесе? Я размышлял и над этим. Мог бы я, например, нанести такое ранение? Как? Джес физически был тщедушным, хилым. Я должен бы вытащить его из машины, согнуть и, крепко держа, мог бы, подчеркиваю — мог бы глубоко вдавить диафрагму, так глубоко, чтобы достать сердце и нажать на него.

— Энджи сильная девушка.

— Но не чудовище же она!

— Могла бы совершить чудовищные поступки, если вообразила, что действует по велению свыше. Если слышала праведные голоса. Мистика какая-то! И привкус извращенности.