Утомленные вином

Очень скоро монастырское винокурение вышло на первое место, и великий князь Иван III запретил производство вина в монастырях.

Более того, в 1474 Иван III ввел первую монополию на производство водки.

Сам Иван III, который по существу является первым русским царем, любил пропустиь за пиршественным столом рюмку-другую, но никаких излишеств себе не позволял.

Среди российских императоров были и знатоки, и ценители алкоголя, и трезвенники.

Утонченные вина и дорогие напитки были такой же привычной частью повседневной жизни Российского Императорского двора, как и пасхальные яйца «императорской серии», работы мастеров фирмы Фаберже, выложенные на полках в горках императорских кабинетов.

Ну, и само собой разумеется, что вина, водки и коньяки были неотъемлемой частью пышных дворцовых трапез.

Таким образом, алкоголь на императорских столах занимал такое же почетное место, как и на столах подданных российских императоров.

Тем не менее, алкогольной зависимости не было ни у кого из российских императоров.

В обычной же жизни напитки позволяли и снять стресс, и просто создать атмосферу дружеского ужина с соратниками и сослуживцами. И в императорских резиденциях все было «как у людей».

Тем не менее, некоторые историки считают алгоколизм наследственной чертой почти всех Романовых.

Давайте посмтрим, так ли этой на самом деле.

Иван Грозный

В 1552 году Иван Грозный после взятия Казани запретил торговлю водки в Москве и построил для своих опричников особый питейный дом на Балчуге, названный «кабаком».

Напомним, что слово «кабак» у татар означало выпивку без закуски.

Кабак на Балчуге очень нравился царю, и стал любимым местом увеселения его приближенных.

Скоро государство увидело в продаже водки неистощимый источник обогащения казны.

С 1555 года кабаки появились и в других русских городах, заменив в них старые питейные заведения — корчмы.

Но самым интересным было то, что в кабаках разрешалось пить только простому люду: крестьянам и посадским.

Люди других сословий обязаны были пить спиртное у себя дома, а людям, занимающимся творческим трудом пить вообще запрещлось.

С 1746 года кабаки были переименованы в «питейные заведения», но название «кабак» сохранилось до сих пор и стало нарицательным.

В течение нескольких веков кабак был особенностью русского быта, породив новую общественную социальную прослойку: «кабацких ярыг».

Что же касается самого Грозного царя, то, если верить некоторым источникам, он довольно сильно был подвержен питию.

Особенно он усердствовал в оргиях в Александровской слободе, которая стала оплотом его опричников, где они предавались самому безудржному разврату и пьянству.

К этому времени царский дворец в Александровской слободе был превращен в нечто среднее между крепостью и монастырем. Кругом возвышались прочные стены с бойницами, из которых мрачно выглядывали жерла пушек.

Так среди глухих лесов появилась опричная столица с дворцом, окруженным рвом и валом, со сторожевыми заставами по дорогам. В этой берлоге царь устроил дикую пародию на монастырь.

На вышках дежурили дозорные, железные ворота всегда были заперты. Иоанн, начавший проявлять несомненные признаки помешательства, решил, что для него и его приближенных настало время покаяния.

Он выбрал триста самых отчаянных (выражаясь современным языком, самых отмороженых) опричников и объявил их иноками.

Себя он назначил игуменом, князя Вяземского — келарем. Малюту Скуратова — параклесиархом. Всем были сшиты рясы, скуфьи и прочие принадлежности иноческого облачения. Кроме того, для Иоанна были изготовлены ризы.

Почти каждую ночь, около четырех часов, царь в сопровождении Малюты Скуратова и царевича Ивана поднимался на колокольню и начинал звонить в колокол.

Со всех сторон в церковь спешили опричники.

Случайный посетитель мог бы подумать, что он находится в настоящем монастыре.

Черные фигуры, одетые в подрясники, со скуфьями на головах, ничем не отличались от простых монахов.

Звон умолкал, и в просторном храме, тускло освещенном лампадами, появлялся царь.

Сгорбленный, с лицом изрезанным глубокими морщинами, в длинной мантии, с посохом игумена в правой руке, он производил впечатление инока-молитвенника.

Начиналась служба, которая длилась часа три-четыре. Служил священник, но царь все время находился в алтаре и клал земные поклоны.

Делал он это так усердно, что на лбу у него постоянно была опухоль. Такого же усердия он требовал и от «братии».

Царь строго следил за тем, чтобы все опричники посещали эти ночные службы.

Ослушникам грозила суровая кара: заключение в сыром подвале, почти без пищи, на десять-пятнадцать дней.

После обедни за трапезой, когда веселая братия объедалась и опивалась, царь за аналоем читал поучения отцов церкви о посте и воздержании.

Опричные пиры были далеки от идеального монашеского аскетизма.

Описавшие опричный «монастырь» служившие в опричнине ливонские дворяне Иоганн Таубе и Элерт Крузе рассказыввали, что «каждому подается еда и питье, очень дорогое и состоящее из вина и меда».

Попойки сменялись долгими и изнурительными богослужениями, подчас ночными.