Утка с яблоками (сборник)

Но жилось трудно. Зарплата у мамы микроскопическая, макароны по-флотски стали основной едой, конфеты – если соседи угостят. И опять приходилось терпеть – ждать, пока мама получит квартальную премию, купит материал и сошьет Наде обновку. Девочка научилась спокойно переносить хвастовство одноклассниц фирменными одежками. Сама только в самостроках ходила, да в чужих поношенных пальто, что из милости иной раз знакомые подкидывали. Торопясь скорее получить специальность и начать самостоятельно зарабатывать, Надя собиралась после восьмого класса пойти в ПТУ, но химичка, выделявшая ее среди других учеников, отсоветовала: «С твоими знаниями по химии и усидчивостью тебе надо в фармацевты. Оставайся в школе, потом в химико-фармацевтический поступишь. Я уверена, обязательно поступишь!»

И Надя поступила. Несмотря на большой конкурс – легко, с первого раза. Мама нарадоваться не могла: «Человеком станешь! Не то что я – всю жизнь среди чужих грязных тряпок. Ничего, потерпим… Еще пять лет, и станешь прилично зарабатывать».

Зарабатывать Надя начала еще на первом курсе. Устроилась на полставки санитаркой в больницу. Там присмотрелась как делать уколы, ставить капельницы, и если кому из знакомых курс прописывали, помогала. Вначале больные отделывались конфетами, а вскоре и денежку стали за уколы давать. Девушка аккуратная, чистоплотная, рука легкая – как не отблагодарить?

Работая, Надя смогла прилично одеться, только времени катастрофически не хватало. Однокурсницы на свидания бегали, на дискотеки, кто-то уже и замуж собрался, а ей не до того. После учебы или работа в больнице, или уколы. Ее стали рекомендовать, и клиентуры прибавилось. А вечерами до ночи сидела за своими учебниками, отгородившись бабушкиной ширмой, чтобы маме не мешать спать.

«Ничего, – думала она, – еще три года потерпеть, и стану я дипломированным фармацевтом, можно будет не подрабатывать».

Надя училась на четвертом курсе, когда маму разбил инсульт. Ирина Петровна несколько часов провела в одиночестве без сознания. Вернувшаяся с работы соседка сначала попыталась самостоятельно привести ее в чувство и лишь после «неотложку» вызвала. Будь Надя дома, еще до приезда врачей уколола бы что следует.

Мать лежала пластом одиннадцать лет. Только одна рука чуть-чуть двигалась.

Едва ворочающимся языком она признавалась дочке:

«Хоть бы господь поскорее прибрал… Сколько ж тебе терпеть?.. Измучила я тебя совсем».

Надя вначале пыталась улыбаться, обнадеживала:

«Ничего, мамочка, ты у меня встанешь, и еще танцевать будешь! Ты же молодая, сильная, сорок шесть лет всего!»

Но сил на выздоровление у Ирины Петровны не оказалось, а смерть все не приходила.

Учиться стало очень тяжело – где время на все взять? И заработать надо, и маме массажи, уколы… Одной стирки сколько. Уходя из дома, Надя на манер детского подгузника запеленывала маму в простыню, натягивала сверху самолично изобретенные огромные трусы на пуговицах, подшитые полиэтиленом. Но тяжелый запах не выветришь никакими открытыми форточками. Хорошо, если в подгузнике лишь моча, а иной раз…

Соседи затыкали носы, когда Надя тащила по коридору вонючий ком, и требовали, чтобы она каждый раз отмывала ванну с хлоркой. Могли и не напоминать – такой-то чистюле.

И все-таки она закончила институт. Распределили на производство. Работа однообразная, требующая внимания и терпения. Но Надя была рада, что не в аптеку – хоть выходные как у людей. Впрочем, какие выходные? Стирка, стирка, стирка… Развешивала прямо в комнате. Соседи ворчали: хватит того, что каждую неделю пар от кипящего белья по всей квартире, так еще путаться среди драных простыней.

Дни катились один за другим, заполненные однообразными тягучими хлопотами. На работу, забежать в магазин, маме белье переменить, покормить, массаж от пролежней, посидеть-поговорить немного. Сбегать сделать уколы, если есть кому – без приработка совсем бы пропали. Вернуться, постирать, маму на ночь обиходить – и спать.

И так неделями, месяцами, годами.

В стране гремела перестройка. После работы заглядывать в магазины стало бессмысленно – на прилавках хоть шаром покати. Слава богу, кое-кто за уколы вместо денег продукты давал. Надя не слишком вникала в то, что вокруг происходит, некогда. Мама целыми днями лежала с телевизором, бормочущим о съездах, демонстрациях.

«Господи, что в мире творится!» – вздыхала она, желая поделиться с дочерью, но много рассказать заплетающимся языком не могла. Разговоры их были короткие.

«Потерпи, доченька! Чувствую, недолго мне осталось».

От безысходности у Нади не было сил изображать оптимизм, и все-таки она отвечала:

«Все нормально, мам. Не накручивай себя. Разве это дело – смерть звать?»

«Я не ради себя зову. Тебя освободить. Тебе давно пора свою семью – а со мной…»

Надя молчала. Что тут скажешь? Скоро тридцать, все одноклассницы-однокурсницы при мужьях и с детьми, а она… Даже целовалась всего один раз, давно, в десятом классе.