Утятинский летописец

Зоя упрямо поджала губы. Тетя повернулась к открытому окну, увидела свое отражение в стекле и прыснула: точно так же губы были поджаты у нее самой.

– Ты добрая! – улыбнулась племянница.

– Да надевай ты что хочешь! Иди во двор, я тебя догоню.

Элеонора Игнатьевна стала собираться. Когда начала застегивать блузку, до нее дошло, что уже некоторое время на улице слышен шум. Прислушалась, и с ужасом поняла, что кричит Зоя. Застегиваясь на ходу, она в шлепанцах выскочила на крыльцо и увидела, что племянница стоит в проулке, закрыв лицо руками, и воет на одной ноте, с крыльца «нерусского дома» срывается Ирин гость, за ним бежит Роберт и еще кто-то из женщин.  Бросилась к калитке, но не смогла ее открыть: вплотную к забору приткнулась машина. Она развернулась и побежала к воротам, пробежала по улице и вбежала в соседний двор.

А навстречу ей уже вели троих подростков. Вокруг Зои образовалась толпа, которую расталкивала Потылиха:

– Отойдите, не пугайте дитё! Зоенька, покажи личико!

Она прижала Зою к себе и стала бережно отводить руки Зои от лица. Когда Элеонора Игнатьевна увидела кровь на лице и руках племянницы, она почувствовала сильную боль в груди и замерла, привалившись к забору, не в силах вздохнуть и пошевелиться. Первой это заметила Потылиха:

– Эй, кто-нибудь, «скорую» вызывайте! И мильтонов заодно! Эля, успокойся, это просто царапина! Губу ей разбили. Бабы, да помогите ей кто-нибудь! – Прижимая Зою к себе и поглаживая по голове, начала командовать. – А ну-ка, кавалер, показывай свою добычу. Так, этого малька можешь отпустить. Этот хороших кровей, Юрки Кожевникова сынок.  Отец его покрепче милиции накажет. Так, а это у нас кто? Митрохин, что ль? Ну, этого бить надо самим. Гнилая кровь, тюремная. Вон, мамаша его летит.

Из проулка во двор ворвалась какая-то замызганная тетка и кинулась отбивать сынка у мужиков.

– Наташка, замри! Ты меня знаешь! Пашка, вон ведро помойное стоит, плесни на нее, чтобы заткнулась!  – Баба замолчала. – Ты бы своего придурка уму-разуму поучила, вместо того, чтобы тут орать. Вырастила уголовника! У параши зачат, у нее и жизнь закончит.

– Что, Наташка в тюрьме сидела? – у спросившей об этом толстухи блестели восторгом глаза от такой информации.

– Заочница это называется. Замуж очень ей хотелось, вот и написала в тюрьму. Там ей «жениха» подобрали, там этого урода зачали.  И не зыркай на меня так, учила бы своего выродка, чему следует, не стала бы я твои секреты рассказывать! Небось, сыну говорила, что он от Штирлица!

Трое девочек-подростков хихикали, глядя на покрасневшего до ушей нескладного парнишку. Он заорал:

– Кого вы слушаете! Она ненормальная!

– Может, и ненормальная, но память есть, – довольно равнодушно отреагировала Потылиха. – А ты у нас нормальный, больных обижать? Небось, в этого мужика камнем бы не бросил, побоялся, что убьет?  Так, третий у нас кто? Чтой-то не знаю его. Фамилия твоя как?

Одновременно подъехали «скорая» и полиция. Выскочивший из машины молодой полицейский сказал, поглядев на Зою:

– Тут ничего, только кровь пустили. Тетя Тоня, вы женщину сначала посмотрите. А я с пионерами-героями разберусь. Двое?

– Третьего, Юрки Кожевникова сынка, мы отпустили, – сказала вредная Потылиха. – Юрке я все подробно расскажу, паршивцу этому мало не покажется.

– Ладно, тому герою четырнадцати нет. А Митрохин у нас всегда там, где пакости. Наталья Васильевна, учить не пробовали?

– Саша, да ведь не убили они дурочку-то. Ну, кинули в нее чем-то… случайно.

– Ага, случайно. Еще ты, герой, скажи, что не хотел. Давайте в машину. В отделении все запишем и расстанемся… до комиссии.

– Саша, зачем комиссию? Он больше не будет. Я его дома накажу.

– Разговоры мы с вами уже разговаривали. Теперь будем рублем учить. Так, а это что за гаврик? Фамилия? – Мальчишка молчал. Полицейский поглядел на окружающих, нашел взглядом девчонок и сказал. – Ага, знакомые. Кузнецова, Огородникова и Лещук, шаг вперед! Докладывайте, что за тип!

– Новенький, с севера они приехали, зовут Володя, – заложила приятеля одна из них.

– Это которые где гастроном квартиру купили? Осиповы, что ли?  Телефон родителей говори!

Мальчишка угрюмо молчал. Полицейский перевел взгляд на девчонок.

– Не знаем.

– Ладно, по дороге заскочим. По-хорошему и вас бы прихватить.

– А мы что, мы не кидались!

– Не кидались. Но подстрекали. Все беды от баб. Так, герои, а прощения попросить западло?

Митрохин презрительно фыркнул. В это время во двор въехала еще одна машин. Из-за руля выбрался крупный пузатый лысоватый с потным лицом Юрий Петрович Кожевников:

– Зоенька, тебе больно? Покажи, деточка, что они тебе сделали? Антонина, ты что? – это фельдшеру.

– Подожди, Юрий Петрович, тут Эле плохо.

– Они что, и в нее?!

– За племянницу испугалась. Слава богу, не сердце, это невралгия. Сейчас отпустит. Давай двигаться.

– Иди, поганец, прощения проси, – это в сторону машины. – Зоенька, прости меня, что сына подлецом воспитал.