— Роберт сказал мне, что вы уже наслышаны о его детстве. Он, конечно, сильно преувеличивает, он лепит из своего прошлого истории, какие принято рассказывать у барной стойки, но, как бы то ни было, жилось ему несладко. А мое детство было счастливым и скучным. Я была единственным ребенком, и мой отец, человек очень добрый, души во мне не чаял, а я делала все, что он скажет. Мы были очень близки с мамой, мы были с ней почти как сестры, и обе изо всех сил заботились о папе — у мамы это называлось «подставить плечо господину послу». Когда я вышла замуж за Роберта, мне было двадцать лет и я ничего не знала о сексе. Насколько я помню, до той поры у меня даже и ощущений-то сексуального характера никаких не было. Роберт в этом деле был не новичок, так что после не слишком удачного начала дело, в общем-то, довольно быстро пошло на лад. И все было хорошо. Я пыталась забеременеть. Роберту отчаянно хотелось стать отцом, хотелось, чтобы у него были сыновья, но ничего не получалось. Врачи достаточно долго считали, что во всем виновата я, но в конце концов выяснилось, что дело в Роберте, что-то у него не так со спермой. Он очень по этому поводу переживает. Врачи сказали, что все равно нужно пробовать. Но потом начали происходить довольно странные вещи. Вы первый человек, которому я об этом рассказываю. Сейчас я уже не помню точно, с чего все началось в самый первый раз, о чем мы думали и так далее. Наверное, мы об этом говорили, а может быть, и нет. Я не помню. Когда мы занимались сексом, Роберт начал делать мне больно. Не слишком, но вполне достаточно для того, чтобы я кричала в голос. Кажется, я пыталась его от этого отучить. Как-то ночью он окончательно вывел меня из себя, но мы не остановились, и, должна признаться, мне это начало даже нравиться — хотя и не сразу. Вам, наверное, трудно будет это понять. Дело не в боли, а в самом факте боли, в чувстве беспомощности перед ее лицом и в том, что она низводит тебя до полной ничтожности. Это боль во вполне определенном контексте, когда тебя наказывают и, следовательно, ты виновна. То, что происходило, нравилось нам обоим. Я стыдилась себя, и, прежде чем я успела это осознать, мой стыд тоже сделался источником наслаждения. Возникало такое чувство, будто я открываю в себе что-то такое, что было частью меня от самого рождения. Мне хотелось все больше и больше. Я без этого уже не могла. Роберт стал делать мне больно уже всерьез. Он принес кнут. Когда мы занимались сексом, он бил меня кулаками. Я очень боялась его, но страх и наслаждение были неразделимы. Вместо того чтобы нашептывать мне на ухо любовный вздор, он шептал совсем другое — слова ненависти, и, хотя меня буквально выворачивало наизнанку от унижения, это так возбуждало, что я почти теряла сознание. В том, что Роберт меня ненавидит, я нисколько не сомневалась. Это не было актерством. Он занимался со мной сексом потому, что я была ему омерзительна: как раз это и делало его неотразимым. Мне нравилось, когда меня наказывают.
Какое-то время все продолжалось в том же духе. Тело мое было покрыто синяками, порезами, рубцами. Три ребра треснули. Роберт вышиб мне зуб. Я сломала палец. Я не решалась показаться на глаза родителям, и, как только дед Роберта умер, мы перебрались сюда. Для друзей Роберта я была всего лишь очередная баба, которую бьет муж, — собственно, никем другим я и не была. Никто не придавал этому значения. В тех местах, где Роберт выпивал, ему это даже придавало определенный статус. Когда я надолго оставалась одна, когда мне случалось встречаться с обычными людьми, которые были заняты самыми обыденными вещами, полное безумие того, что мы творим, плюс моя собственная безропотность ужасали меня. Из раза в раз я пыталась убедить себя в том, что мне нужно уехать. Но как только мы оказывались вдвоем, то, что казалось безумием, опять становилось неизбежным и даже логичным. Ни он, ни я не в силах были этому противиться. Довольно часто я сама выступала в роли инициатора, хотя долго уговаривать его мне не приходилось. Роберт только и ждал возможности сделать из меня отбивную. Мы дошли до той точки, к которой стремились все это время. Однажды ночью Роберт признался, что по-настоящему мечтает об одной-единственной вещи. Ему хотелось убить меня, пока мы занимаемся сексом.
Он говорил совершенно серьезно. Помнится, на следующий день мы отправились в ресторан и попытались свести все к шутке. Но идея витала в воздухе. И поскольку сама возможность этого убийства отныне постоянно витала в воздухе, мы занимались любовью отчаянно, как никогда в жизни.
Однажды Роберт пил весь вечер напролет и пришел домой, когда я уже засыпала. Он лег в постель и взял меня сзади. Он шептал, что сейчас убьет меня, но он и раньше много раз такое говорил. Но потом он захватил мою шею локтем и начал давить мне на поясницу. И при этом тянул голову назад, на себя. Я потеряла сознание от боли, и последняя моя мысль была: вот сейчас все и кончится. Обратной дороги нет. И конечно же, я хотела, чтобы он меня уничтожил.