Утечка информации

– И ты веришь, что мы тоже их встретим? По-моему, случай в Красноярске, когда мы с Губаренко буквально столкнулись с ними, настолько исключителен, что для повторной встречи необходим слишком большой набор случайностей.

Березин промолчал. Ивлев с Анной все еще находились у вулканологов, записывали показания очевидцев и решали еще какие-то проблемы, необходимые для дальнейшей совместной работы. Они отсутствовали уже четыре часа, и настроение у оставшихся, по крайней мере у Березина, портилось в геометрической прогрессии от каждой прошедшей минуты.

Иногда проснувшийся вулкан пхыкал особенно густым всплеском дыма, после чего скалы кругом начинали дрожать сильнее. Дрожь передавалась по телу к голове, и начинало казаться, что дрожит все, даже небо и солнце.

– Хотелось бы посмотреть вулкан поближе, – проворчал Березин. – Ни разу не видел извержения невооруженным глазом.

– Ты хорошо спал? – осведомился Рудаков, поднимаясь из травы, и из-под козырька ладони осмотрел горизонт. – Или тебя что-то беспокоит? Отсюда отлично все видно.

Он отмахнулся от комаров и снова лег.

– Спал-то я хорошо... – Березин вздохнул и присел рядом, подминая под себя метровые листья лопуха-белокопытника.

Ивлев поднял их в шесть утра, в семь они уже грузились в вертолет, а в полдень разбили лагерь на склоне одного из каменных утесов, окруженных хвойным редколесьем: пихтой, кедрачом, елью и даже тисом. Ивлев еще с воздуха высмотрел эту полуразрушенную временем скалу и отправил их с Рудаковым к ней сразу после выгрузки, так что они не успели полюбоваться типичным камчатским ландшафтом, наверстывая упущенное сейчас.

Июнь на Камчатке – пора цветения горицвета. Воздух был напоен терпкими ароматами вольнотравья, хотелось лечь на вершине кряжа, обдуваемой ветрами, смотреть в легкое летнее небо, вдыхать запахи, ни о чем не думать и испытывать блаженство, не омрачаемое никакими заботами, как в детстве. Тогда Березину было лет восемь... потом девять... и десять, когда вот таким же летним днем он со сверстниками выбегал в поле, падал в траву и подолгу смотрел в небо: синее, бездонное, влекущее... Как был тогда счастлив, понимаешь только сейчас, с опытом двадцати восьми лет за плечами; ведь это невероятное счастье – видеть мир через призму детского восприятия, впитывать покой, и тишину, и запахи древней земли и без оглядки верить в будущее, счастливое будущее...

Березин с завистью посмотрел на Рудакова, потом на сложенное у большого ребристого камня имущество и снова вздохнул.

– Палатку вечером будем ставить?

– Если бы еще не трясло... – невпопад ответил Рудаков.

– Чего?

– Земля дрожит, чуешь? Не уснешь.

– Так вулкан же...

– Вот и я говорю. И комары, черт бы их драл!

Березин пожал плечами и решительно направился к багажу.

Спустя час игрушечный на первый взгляд вертолет доставил Анну и тут же умчался обратно. Анна устало опустилась на валун, положив у ног свою сумку и кожух диктофона.

– Игорь остался, пожелал полетать над вулканом. Обещал быть к вечеру. А вы молодцы, палатку поставили.

– Это вот он, – кивнул раздетый по пояс Рудаков на Березина, натирая тело мазью от комаров. – Я преимущественно загорал и бил этих тварей. А шеф не говорил, чем нам дальше заниматься? Или и так понятно?

– Наверное, понятно, – улыбнулась Анна. – Максиму надо настроить искатель, а тебе киноаппарат. Ну, а мне все остальное.

Рудаков хмыкнул.

– Шефу, наверное, передали с «тарелок», что они прилетят специально для нас.

Анна переглянулась с Максимом.

– Миша, будь оптимистом до конца. Раз Ивлев велел готовиться, значит, обязательно что-то произойдет. Я есть хочу, мальчики, вы обедали? Ой, сколько здесь комаров! Миша, не мажь ты эту ядовитую гадость, у меня «Октадэт» есть.

– Понял? – сказал Березин, прихлопывая на плече очередную жертву. – Можешь не верить даже своим глазам – это тебе не поможет, потому что ты попал под колесо истории... которую делает господин Ивлев. Или, по-твоему, пессимист – это звучит гордо?

– Пессимист – это хорошо информированный оптимист, – пробурчал Рудаков, забирая у Анны баллончик с репеллентом.