Устрашители

Возможно, в организации даже бились об заклад: в какой именно день примчится к покинутому берегу старый, добрый, истосковавшийся до полусмерти Х-14 или Q-36?

Не думаю, что истосковался бы до полусмерти. Половину своей нынешней сознательной жизни я провел на больничной койке, вторую половину — в камере пыток, и особо тосковать, предаваясь воспоминаниям, не собирался. Пора было сменить пластинку. Пора было окунуться в мир, где из дробовиков стреляют лишь по уткам и диким голубям, где исправно вручают улыбающимся клиентам безукоризненно исполненные фотографии, а вернувшись домой, застают улыбающуюся жену, горячий обед на плите, а на столе — стакан мартини, где звенят медленно тающие кубики льда...

Обед и впрямь исправно стоял на плите. Я учуял аромат жареной говядины, едва перешагнув порог. Мартини еще не был смешан, однако джин, вермут и шотландское виски выстроились на полочке в полной боевой готовности. Рядом красовались банка маслин, два стакана и два бокала на тонких высоких ножках. Заглянув в холодильник, я обнаружил бутылку шампанского.

Китти позаботилась обо всем.

В гостиной было темно и все же, при слабом свете, струившемся из окна, я увидел: стоящий рядом столик накрыт на двоих и его украшают свечи в чеканных бронзовых шандалах.

— Китти! — окликнул я, глядя на дверь спальни, куда невеста, видимо, удалилась, дабы облачиться в нечто прозрачное, кокетливое, очень соответствующее нынешней празднично-уютной обстановке.

Никто не отозвался.

Мгновение-другое покорный слуга стоял недвижно и хмурил брови. Потом шагнул вперед и внезапно, краем глаза, приметил странную сверкающую точку на оконном стекле. Красноречивую сверкающую точку.

Я непроизвольно потянулся к оружию, которого не было и в помине, потом отпрянул, чувствуя, что совершенно гол, беззащитен и вконец перепуган. Только не за себя.

С безопасного расстояния, под безопасным углом, я присмотрелся. Так и было: маленькое, аккуратное пулевое отверстие, от которого лучиками бежали трещины. Одно-единственное отверстие в оконном стекле, чуть в стороне от геометрического центра.

И я уставился на пол, уже зная, что именно увижу там.

Она лежала ничком. Обученные и опытные снайперы не промахиваются.

Не могу сказать, будто испытал сокрушительное потрясение. Мой разум работал хладнокровно и деловито. Генрих Глок, он же Иоанн Овидий, снял Китти в то мгновение, когда она подошла задернуть занавески. Стрелял из винтовки тридцатого калибра, от шоссе, тянувшегося, как упоминалось выше, в некотором отдалении от дома. Всего скорее, стрелял из фургона, потому что в крытом автомобиле можно вытворять что угодно, и никто ничего не заметит. Они, пожалуй, изобразили поломку мотора, свернули на обочину, остановились, подняли капот... И маленький пухлый человечек, устроившись поудобнее, положил дуло на заранее установленный упор, сощурился в оптический прицел, выждал... Нажал гашетку.

Овидий, конечно же, не торопился, не рисковал: профессионалом был. Не стрелял по движущейся цели, покуда Китти сновала там и сям, накрывая на стол, расставляя свечи, переодеваясь. Он просто ждал, чтобы жертва приблизилась к проему окна и ухватила края плотных штор, дабы отгородить уютное освещенное гнездышко от внешнего мира, где сгущались вечерние сумерки.

Я припомнил, как сам караулил во флоридских болотах и центрально-американских джунглях, держа ружье наизготовку и набираясь терпения, ибо первому выстрелу надлежало быть единственным и верным, а для этого мишени следует хоть на мгновение сделаться неподвижной.

Припомнил?!

Припомнил?..

В голове с неописуемой быстротою творились удивительные, неимоверные, пугающие вещи. Я стоял, глядя на стройное бездыханное тело в розовом окровавленном пеньюаре и розовых же домашних туфельках, но сам обретался далеко, в тысяче различных мест одновременно. Места и люди, имена и лица — самые разные образы налетали, вихрились, отпечатывались в мозгу и вновь улетали прочь, оставив по себе четкий, неизгладимый отныне след.

С быстротою неимоверной, в нарушенном хронологическом порядке, словно кретин крутил киноленту, смонтированную дегенератом...

Проектор внезапно погас, экран опустел. Снаружи раздался приглушенный, отрывистый удар. «Остолоп, — мысленно выругался покорный слуга, — ее прикончили, а ежели прикончили ее, черед за тобою!»

* * *

Сомневаться в природе удара не доводилось. «Хвост», которого отрядил за мною Майк Росс, приказал долго жить. Обрубили этот хвост... Возможно, я услыхал, как парня ухлопали, а возможно, бедолага сам успел сделать единственный безнадежный выстрел — не исключаю, что меня пытался предостеречь, — когда на него бросились из темноты.

Наверное, он утратил бдительность, склонившись над бездыханным товарищем, которому Росс велел охранять Китти Дэвидсон и которого, для вящего спокойствия, убили, прежде нежели снайпер занял позицию. Двумя королевскими конниками на свете стало меньше.