Установление

Во время этой речи Йохан Ли резко поднялся и покинул помещение. Теперь он вернулся, и, когда Хардин кончил говорить, наклонился к уху своего начальника. Они шепотом обменялись парой слов, затем Ли вручил Хардину свинцовый цилиндр и, бросив враждебный взгляд на депутацию, занял свое кресло.

Хардин вертел цилиндр в руках, наблюдая за депутацией сквозь опущенные ресницы. Затем он резким, внезапным поворотом открыл крышку, и только Сермак удержался, чтобы не скосить глаза в сторону выпавшего свертка бумаги.

— Короче, господа, — сказал Хардин, одновременно просматривая письмо, — правительство полагает, что знает, как ему поступать.

Страницу покрывали строки запутанного и бессмысленного шифра, а в углу были нацарапаны карандашом два слова, в которых и заключалось сообщение. Он уловил это сразу же и небрежно бросил листок в люк сжигателя.

— На этом, — продолжал Хардин, — разговор наш, боюсь, закончен. Был рад встретиться с вами. Спасибо, что зашли.

Он машинально пожал всем руки, и депутация удалилась. Хардин почти позабыл, как смеются, но после того, как Сермак и его трое молчаливых коллег удалились на достаточное расстояние, он, метнув веселый взгляд на Ли, затрясся в сухом хихиканьи.

— Как тебе понравилось это соревнование в блефе, Ли?

Ли брюзгливо фыркнул.

— Я не уверен, что он блефовал. Если ты будешь продолжать деликатничать с ним, он окажется вполне в состоянии выиграть следующие выборы, как он и заявляет.

— О, вполне может быть, вполне. Если до этого ничего не случится.

— Ты лучше убедись, что ничего не случится в обратном смысле, Хардин. Я говорю тебе, что у Сермака есть последователи. А если он не будет ждать следующих выборов? Были времена, когда и мы с тобой устраивали дела силой, невзирая на твой лозунг насчет того, что представляет собой насилие.

Хардин приподнял бровь.

— Ты сегодня пессимистичен, Ли. Но в твоих словах странным образом слышны и противоположные нотки — иначе ты не говорил бы о насилии. Наш собственный маленький путч прошел, как ты помнишь, бескровно. Он явился необходимой мерой, начатой в должное время, и проходил гладко, безболезненно, почти без усилий. Что до Сермака, то он окажется на других позициях. Мы с тобой, Ли, не Энциклопедисты. Мы подготовлены. Прикажи своим людям заняться понемногу этими мальчишками, старина. Не стоит позволять им обнаружить, что за ними следят — но глаза надо держать открытыми, ты же понимаешь.

Ли иронически и удовлетворенно рассмеялся.

— Хорош бы я был, если б дожидался твоих приказов, не так ли, Хардин? Уже месяц Сермак и его люди находятся под наблюдением.

Мэр хмыкнул.

— Первым сообразил, да? Ладно. Кстати, — заметил он тихо, — посол Верисоф возвращается на Терминус. Временно, надеюсь.

Последовало короткое, слегка пугающее молчание. Наконец Ли произнес:

— Так вот о чем шла речь в сообщении? Уже начинается?

— Не знаю. Не могу сказать ничего, пока не услышу, что сообщит Верисоф. Но, может быть, действительно начинается. В конце концов, дела просто обязаны начаться до выборов. А почему это ты так побледнел?

— Потому что не знаю, как все обернется. Ты глубоко увяз, Хардин, и играешь слишком опасно.

— И ты? — пробормотал Хардин, добавив вслух: — Ты хочешь сказать, что собираешься вступить в новую партию Сермака?

Ли против воли улыбнулся.

— Ладно. Ты выиграл. Как насчет обеда?

2.

Хардину — известному острослову — приписывалось много эпиграмм, но немалое число их, вероятно, представляло собой апокрифы. Тем не менее сообщают, что он как-то сказал:

— Стоит бывать прямолинейным, особенно если ты имеешь репутацию хитреца.

Поли Верисоф не раз имел возможность поступать согласно этому совету в течение четырнадцати лет своего двойственного положения на Анакреоне. Смысл, крывшийся в этой двойственности, часто и неприятно напоминал ему танцы босиком на раскаленном металле.

Для народа Анакреона он был верховным жрецом, представителем того самого Установления, которое для этих "варваров" являлось вершиной тайны и средоточием религии, развитой ими (при помощи Хардина) за последние три десятилетия. В этом качестве он принимал почести, сделавшиеся ужасно утомительными, ибо в душе он презирал ритуал, центром которого являлся.

Но для королей Анакреона — как для старого, так и для его молодого внука, ныне занимавшего трон, — он был просто послом силы, одновременно пугающей и желанной.

В целом это была нелегкая работа, и единственный визит на Установление за последние три года, несмотря на спровоцировавший его серьезный инцидент, все же чем-то походил на праздник. А так как далеко не в первый раз Верисоф должен был путешествовать в обстановке абсолютной секретности, он снова последовал изречению Хардина о пользе прямолинейности.

Он переоделся в обычный костюм — само по себе праздничное событие — и занял место на пассажирском лайнере до Установления, во втором классе. Прибыв в Терминус, он протиснулся через толпу в космопорте и позвонил в мэрию с общественного визифона.

— Меня зовут Джан Смайт. Сегодня мне назначена встреча с мэром, — сказал он.