Установление

Пиренн обеспокоено нахмурился.

— Это, должно быть, уловка. Абсолютно невероятно, чтобы они доводили дело до крайностей перед лицом заверений лорда Дорвина относительно мнения Императора и Империи.

Хардин едко поинтересовался:

— Понятно. И вы информировали короля Анакреона об этой согласованной позиции?

— Да, — после того, как я представил это предложение на голосование Коллегии и получил единодушное согласие.

— А когда это голосование имело место?

Пиренн снова принял напыщенный вид.

— Я не думаю, что несу перед вами какую-либо ответственность, мэр Хардин.

— Прекрасно. Мне это не так уж жизненно необходимо знать. Просто я думаю, что ваше дипломатическое извещение о ценном вкладе лорда Дорвина в данную ситуацию, — он приподнял уголки рта в кислой полуулыбке, — и явилось прямой причиной этого небольшого дружеского послания. В противном случае они, может быть, тянули бы еще — хотя не думаю, что даже дополнительная передышка помогла бы Терминусу, учитывая позицию Коллегии.

— И каким же это образом вы пришли к такому примечательному выводу, господин мэр? — сказал Йэйт Фулхэм.

— Очень простым. Это требует лишь применения вещи, которой слишком часто пренебрегают — здравого смысла. Существует, видите ли, отрасль человеческого знания, именуемая символической логикой, каковая может быть использована для прополки засоряющих человеческий язык пустых слов-сорняков.

— И что же? — спросил Фулхэм.

— Я и применил ее. Помимо всего прочего, я применил ее к данному документу. Мне лично она была не очень нужна, поскольку я и так представляю, насчет чего тут говорится на самом деле, но, думаю, пятерым физикам я смогу проще объяснить результат символами, а не словами.

Хардин достал из блокнота, подложенного под руку, несколько листков бумаги и раздал их.

— Кстати, это делал не я, — заметил он. — Под результатами анализа подписался, как вы можете видеть, Муллер Холк из отдела логики.

Пиренн перегнулся через стол, чтобы лучше видеть, а Хардин продолжал:

— Анализ послания с Анакреона был, естественно, простым делом, ибо люди, написавшие его, — люди действия, а не люди слова. Текст легко и однозначно выкипает, оставляя в осадке безоговорочное утверждение, которое вы видите в символическом представлении, и которое, будучи передано словами, гласит примерно следующее: "Либо вы отдадите нам желаемое за неделю, либо мы заберем его силой".

Пока пятеро членов Коллегии просматривали строки символов, царила тишина. Затем Пиренн сел и закашлялся.

— Так что же, тут нет никаких уловок, доктор Пиренн? — спросил Хардин.

— Вроде не видно.

— Отлично. — Хардин сменил листки. — Теперь вы видите перед собой копию договора между Империей и Анакреоном — кстати, подписанного за Императора тем же лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе — и его символический анализ.

Договор занимал пять мелко отпечатанных страниц, а анализ был нацарапан на половине листка.

— Как видите, господа, примерно девяносто процентов договора, будучи бессмыслицей, испаряется в результате анализа; итог же может быть описан следующим примечательным образом: "Обязательств Анакреона перед Империей — никаких! Власти Империи над Анакреоном — никакой!"

И вновь все пятеро с нетерпением разбирали доказательства, тщательно сверяясь с текстом договора; когда они закончили, Пиренн обеспокоено сказал:

— Кажется, все правильно.

— Значит, вы признаете, что договор есть ничто иное как декларация независимости со стороны Анакреона и признание этого статуса Империей?

— Видимо, так.

— И вы полагаете, что Анакреон этого не понимает и не будет стараться укрепить свое независимое положение — естественно, игнорируя все угрожающие намеки Империи? Особенно при том, что Империя, очевидно, бессильна исполнить свои угрозы — иначе она никогда бы не допустила независимости Анакреона.

— Но тогда, — вмешался Сатт, — как мэр Хардин пояснит заверения лорда Дорвина о поддержке Империи? Они выглядели… — он пожал плечами. — Что ж, они выглядели весьма убедительно.

Хардин откинулся в кресле.

— Вы знаете, это и есть самое интересное во всей истории. Я признаюсь, что познакомившись с ним впервые, посчитал его милость совершенно законченным ослом; однако, как выяснилось, в действительности он опытный дипломат и очень умный человек. Я взял на себя смелость записать все его высказывания.

Последовало смятение, у Пиренна в ужасе отвисла челюсть.

— Ну и что? — спросил Хардин. — Я сознаю, что это было большое нарушение гостеприимства, которое не к лицу так называемым благородным господам. И если б его милость засек это, последствия могли быть неприятными, — но он этого не сделал, запись у меня, и баста. Я взял эту запись, снял с нее копию и тоже послал на анализ Холку.

— И где же итоги анализа? — сказал Лундин Крэст.