Уста и чаша

- Ох, опять ма подцепила какого-то с моноклем в глазу! Я знаю, она хочет вести его сюда! Ох, не надо, не надо! Он будет моим кавалером, этот, с моноклем в глазу! Ох, что мне делать, что мне делать!

На этот раз восклицания Джорджианы сопровождались топаньем по паркету, что выражало полное отчаяние. Но не было спасения от величественной миссис Подснеп, за которой выступал легкой иноходью незнакомец, прищурив один глаз до полного отсутствия, а другим, застекленным и обрамленным, засматривая сверху на мисс Подснеп; и, словно различив ее на дне колодца, он извлек ее оттуда и удалился иноходью вместе с ней. И тут узник за фортепьяно заиграл что-то тоскливое, выражавшее его порывания на свободу, шестнадцать пар проделали те же меланхолические движения, и иноходец повел мисс Подснеп на прогулку среди мебели, словно выдумав что-то совершенно новое и оригинальное.

Тем временем какой-то господин с очень скромными манерами нечаянно забрел к камину, где старейшины племен совещались с мистером Подснепом, и сделал в высшей степени бестактное замечание: не более и не менее как упомянул о том обстоятельстве, что за последнее время на улицах Лондона умерло от голода десять человек. После обеда это было совершенно некстати. И для ушей молодой особы совсем не годилось. Просто неприлично было об этом говорить.

- Я этому не верю, - сказал мистер Подснеп, правой рукой отбрасывая это сообщение за спину.

Скромный господин выразил опасение, что факт следует считать доказанным, поскольку существуют протоколы следствия и полицейские ведомости.

- Значит, сами они и виноваты, - решил мистер Подснеп.

Вениринг и прочие старейшины одобрили такой выход из положения. Он разом положил конец спорам и открыл широкий простор для выводов.

Человек с очень скромными манерами доложил, что если судить по фактам, то голодная смерть, кажется, была навязана виновникам, - они, по своей дурной привычке, делали жалкие попытки бороться, позволили бы себе даже отдалить конец, если б могли, - в общем, не соглашались умереть с голоду и не умерли бы, если б это было приемлемо для всех сторон.

- Нет ни одной страны на свете, - багровея от гнева, сказал мистер Подснеп, - где о бедных заботились бы с такой предусмотрительностью, как у нас.

Скромный человек был готов с этим согласиться, но, быть может, дело от этого только становится хуже, поскольку это показывает, что где-то и в чем-то делаются ужасные ошибки.

- Где же? - спросил мистер Подснеп. Скромный человек намекнул, что не лучше ли будет постараться, и очень серьезно, отыскать, где именно.

- Да! - сказал мистер Подснеп. - Легко сказать "где-то", но не так легко сказать "где"! Но я вижу, к чему вы клоните. Я с первых слов это понял. К централизации. Нет! Никогда на это не соглашусь. Это не по-английски.

Одобрительный шепот поднялся среди старейшин, словно они говорили: "Тут вы его прижали! Держите его!"

Насколько ему известно (скромный человек даже не стал спорить), он не имел в виду никакой "изации". У него нет и не было излюбленной "изации". Но его больше волнуют такие страшные случаи, чем слова, сколько бы слогов в них ни заключалось. Разрешено ли ему будет спросить, неужели смерть в нищете и забросе чисто английское явление?

- Вам, я полагаю, известно, сколько в Лондоне населения? - спросил мистер Подснеп.

Скромный человек полагал, что это ему известно, но он полагал также, что это не имело бы никакого значения, если бы законы исполнялись как следует.

- И вам известно, то есть по крайней мере я на это надеюсь, что по воле Провидения бедные всегда должны быть с нами? - строго спросил мистер Подснеп.

Скромный человек тоже выразил надежду, что ему это известно.

- Рад это слышать, - значительно произнес мистер Подснеп. - Рад это слышать. Это вас научит быть осмотрительнее и не идти против бога.

В ответ на эту неумную и богохульную, при всей ее избитости фразу, скромный человек сказал - в чем мистер Подснеп был не виноват, - что он, скромный человек, такого невероятного поступка не сделает и даже не боится этого, но...

Но мистер Подснеп почувствовал, что настало время вспугнуть кроткого человека и добить его окончательно.

- Я должен отказаться от этого тягостного разговора. Мне он неприятен. Меня он возмущает. Я уже говорил, что не допускаю таких случаев. Я говорил также, что если и бывают такие случаи, то виноваты сами пострадавшие. Не мне, - мистер Подснеп подчеркнул это "мне", словно намекая, что вы на это, может быть, и способны, - не мне отрицать то, что сделано богом. Полагаю, я не так самонадеян, и я уже говорил вам, в чем заключается воля Провидения. Кроме того, - продолжал мистер Подснеп, краснея до корней волос и с живейшим чувством личной обиды, - предмет разговора весьма неприятен. Я пойду дальше - скажу даже, что он омерзителен. Не такой предмет, о котором можно упоминать в присутствии наших жен и молодых особ, и я... - он закончил фразу взмахом руки, который говорил яснее всяких слов: "И я его стираю с лица земли".