Читаем Уста и чаша полностью

Вениринги вместе со своими протеже - молодоженами Лэмлами - были тоже приглашены к обеду, но порядки в доме Подснепов были совершенно иные, чем у Венирингов. Мистер Подснеп мог еще терпеть вкус у выскочки, которому нельзя без этого обойтись, но сам был выше того, чтобы иметь какой-нибудь вкус. Серебро Подснепов отличалось своим массивным безобразием. Все было сработано так, чтобы казаться как можно тяжеловеснее и занимать как можно больше места. Каждая вещь говорила хвастливо: "Вот она я, такая громоздкая и безобразная, словно вылита просто из свинца, а ведь во мне столько-то унций драгоценного металла, по столько-то за унцию; не угодно ли сделать из меня слиток?" А толстая, растопыренная ваза посредине стола, вся покрытая какими-то болячками вместо резьбы, произносила эту речь с весьма неказистой серебряной подставки. Четыре серебряных ведерка для шампанского, украшенные четырьмя пучеглазыми головами с толстыми серебряными кольцами, назойливо торчащими в каждом ухе, передавали эту мысль на оба конца обеденного стола, делясь ею с пузатыми серебряными солонками. Большие серебряные ложки и вилки будто нарочно раздирали рты гостям, с каждым куском пропихивая рту мысль им в горло.

Большинство гостей было сродни хозяйскому серебру и насчитывало между собою несколько предметов с весом, ценившихся во столько-то и столько-то фунтов. Кроме того, среди них находился один иностранец, которого мистер Подснеп пригласил после долгих дебатов с самим собой (полагая, что весь европейский материк состоит в заговоре против молодой особы); и не только сам мистер Подснеп, но и все присутствующие проявляли забавную склонность разговаривать с этим иностранцем так, как будто он ребенок, и притом тугой на ухо.

Деликатно снисходя к гостю, имевшему несчастье родиться иностранцем, мистер Подснеп представил ему свою супругу, как "мадам Подснеп", а дочь как "мадемуазель Подснеп", причем ему очень хотелось добавить "ma fille", но он все же воздержался от такой рискованной попытки. Из гостей в это время приехали одни только Вениринги, и потому он прибавил снисходительно-поясняющим топом: "М-сье Вей-не-ринг" - и только после этого перешел уже исключительно на английский язык.

- Как вам нравится Лондон? - осведомился мистер Подснеп со своего хозяйского места, словно потчуя тугоухого младенца лекарством каким-нибудь порошком или микстурой. - Лондон, Londres, Лондон?

Иностранный гость был в восторге от Лондона.

- Не находите ли вы, что он очень велик? - с расстановкой продолжал мистер Подснеп.

Иностранный гость согласился, что Лондон очень велик.

- И очень богат?

Иностранный гость согласился, что он очень богат, без сомнения, enormemen riche.

- Мы говорим по-другому, - пояснил мистер Подснеп снисходительным тоном. - Наши наречия не оканчиваются на "ман", и произносим мы не так, как французы. Мы говорим: "богат".

- Бо-га-атт, - повторил за ним иностранный гость.

- А как вам нравятся, сэр, - с достоинством продолжал мистер Подснеп, - те черты нашей британской конституции, которые поражают ваше внимание на улицах мировой столицы - Лондона, Londres, Лондона?

Иностранный гость попросил извинения - вопрос ему не совсем понятен.

- Британская конституция, - втолковывал ему мистер Подснеп, словно наставляя целый класс малолетних учеников. - Мы говорим, британская, а вы "britanniqe", знаете ли, - снисходительно разъяснил он - ведь не гость же в этом виноват. - Конституция, сэр.

Иностранный гость ответил:

- Mais oi. Я его знает.

Моложавый джентльмен в очках, с шишковатым лбом и желтым цветом лица, сидевший на дополнительном стуле на углу стола, произвел немалую сенсацию: он начал было, повысив голос: "Эс-ке"... - но тут же осекся.

- Mais oi, - сказал иностранный гость, оборачиваясь к нему. - Est ce qe? Qi donc?

Но джентльмен с шишковатым лбом, очевидно выложив в данную минуту все, что скрывалось за этими шишками, не произнес больше ни слова.

- Я спрашивал вас, - продолжал мистер Подснеп, перехватив нить разговора, - не заметили ли вы на наших улицах, как говорят у нас, или па нашем "pave", как сказали бы у вас, каких-либо признаков...

Иностранный гость, вооружившись терпением, вежливо извинился:

- Но что такое "признаки"?

- Знаки! - объяснил мистер Подснеп. - Указания, понимаете ли. Видимые следы.

- Ах, так! Следи уошади? - осведомился иностранный гость.

- Мы произносим "лошадь", - снисходительно сказал мистер Подснеп. - У нас в Англии, в Angleterre, в Англии, мы произносим "л" и говорим "лошадь". Одни только низшие классы произносят неправильно.

- Pardon, - сказал иностранный гость, - я всегда ошибаюсь.

- Наш язык, - милостиво произнес мистер Подснеп, сознавая, что сам он никогда не ошибается, - очень сложен. У нас богатый язык, он очень труден для иностранцев. Я не настаиваю на своем вопросе.

Но тут джентльмен с шишковатым лбом, желая довести дело до конца, опять начал, словно одержимый: "Эс-ке?.." - и опять замолчал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература