Русская армия эпохи Первой мировой войны дала военной науке имена 3 блестящих тактиков, выработавших самостоятельные тактические методы прорыва на различных фронтах и театрах военных действий (по сути, самостоятельные школы): А. А. Брусилова, В. И. Гурко и Н. Н. Юденича; 3 стратегов и военных организаторов: Н. Н. Юденича, М. В. Алексеева, великого князя Николая Николаевича; целый ряд кавалерийских (Ф. А. Келлер, А. М. Каледин, П. Н. Врангель, Н. Н. Баратов, А. М. Крымов, К. Г. Маннергейм и др.) и общевой сковых (П. А. Плеве, В. Е. Флуг, В. Н. Горбатовский, П. С. Балуев, А. И. Деникин, Л. В. Леш, Л. Г. Корнилов, П. А. Лечицкий, Е. А. Радкевич, М. А. Пржевальский, Д. Г. Щербачев и др.) военачальников. Появилась категория талантливых штабных работников (Е. К. Миллер, М. Ф. Квецинский, А. С. Лукомский, Н. Н. Духонин). Помимо тактических и организационных открытий, русские военные деятели отличились и в технической сфере: достаточно вспомнить систему минных постановок А. В. Колчака, заслуги и новшества инженеров генералов К. И. Величко, Д. М. Карбышева, нововведения в артиллерийском деле «русского Брухмюллера» генерала В. Ф. Кирея.
Характеризуя высший командный состав русской армии, необходимо сравнить его с таковым же у противника по одному весьма интересному показателю. Устоялось мнение – русские генералы считали солдат «серой скотинкой», гнали на убой и т. п. Но вот что показательно. Русская армия, в основном, избежала преступных «мясорубок» по образцу Французского фронта, когда командование и немцев, и союзников обрекало свои войска на огромные потери, которыми оплачивалась занятая территория. Причем делалось это сознательно.
Начальник полевого Генерального штаба германской армии генерал пехоты Э. фон Фалькенгайн пошел на организацию «Верденской мельницы» 1916 г., решив перемолоть живую силу французской армии на узком участке фронта. Жизни германских солдат, используемых совершенно неадекватно, его совершенно не волновали. Жертвами годовой мясорубки стали свыше 500 тыс. французов и более 400 тыс. немцев. Это кровопускание добило последние остатки германской кадровой армии, офицерский и унтер-офицерский корпуса были обескровлены. Пришлось создавать штурмовые части (а через год и делить войска на ударные и позиционные дивизии), так как поддерживать на должном уровне всю армию уже было невозможно. В. А. Меликов отмечал: «Многомесячная (с 21 февраля по осень 1916 г.) работа верденского “насоса по выкачиванию французской крови” по методам фалькенгайновской стратегии с ограниченными целями… не только истощила французов, но и выкачала около полумиллиона жизней германских солдат»[7].
Вышеуказанное нельзя сравнивать, скажем, с проводившимся в том же году наступлением А. А. Брусилова, пусть и сопоставимым по потерям, но не сравнимым ни по раз маху операции, ни по стратегическому результату. Союзники же, осознавая свое превосходство в людском и материальном плане над германцами, не нашли ничего лучшего, как прибегнуть к стратегии «размена», стремясь вызвать большие потери противника ценой собственных громадных потерь. Где же здесь военное искусство? Учитывая, что тактически немцы воевали более качественно и грамотно, чем все союзники, размен был не в пользу Антанты. Наиболее яркий пример – «Бойня Нивеля» 1917 г.
И напротив, некоторые русские генералы, далеко не блиставшие военными дарованиями (например, в 1916 г. – А. Е. Эверт и А. Н. Куропаткин), высказывались за ненужность наступления их фронтов севернее Полесья на глубоко эшелонированную и укреп ленную оборону немцев, мотивируя это возможностью больших потерь и бессмысленностью пролития большого количества крови при прогнозируемых мизерных оперативных результатах.
Странно, что операции англичан и французов, продвинувшихся на несколько сотен метров, характеризуются как большой успех, аналогичные (достаточно, впрочем, редкие) деяния русских (например, наступления на р. Стрыпа и у озера Нарочь) с продвижением на несколько километров и с меньшими потерями, чем на Западе, считаются тяжким поражением. Офицер-фронтовик поручик К. С. Попов так передавал свои впечатления по этому поводу: «Для нас, русских, одерживавших крупные победы и терпевших большие поражения, казались смешными и жалкими масштабы французских официальных сообщений, гласивших о занятии какой-то “воронки” и о продвижении в таком-то районе на 15–20 метров»[8]. О двойных стандартах в оценке оперативно-боевой эффективности англо-французских и русских войск писал и генерал-фронтовик В. И. Гурко: «Я никогда не мог понять, почему получалось так, что наши союзники, имея в своем распоряжении силы более крупные, чем наши, причем даже по числу тактических единиц, если соотнести их количество с длиной линии фронта, применяли одни правила для [оценки] собственных наступлений и совершенно другие – для наших»[9].
На фоне такого англо-франко-германского оперативного творчества именно русское и австро-венгерское командования смотрятся очень неплохо.