Успенский мост

Погорельский назначил Савушкину лечение и отправился на обход. В конце дня он наконец-то поднялся на третий этаж бывшего собора. Оттуда через люк выбрался в маленькое помещение с низким потолком. Из этой комнатки можно было попасть в башенки на крыше когда-то собора, а ныне первого корпуса психиатрической больницы.

Две из пяти башенок использовались как кладовые, ещё в двух располагался маленький архив, но главный интерес представляла большая башня в центре. Вот здесь-то Погорельский и планировал разместить собственную научную лабораторию. Это право он вытребовал аж в министерстве. С его званиями и регалиями это оказалось не так уж и сложно. К тому же, именно ради этой башенки он оставил свою хорошо оборудованную лабораторию в институте.

Всего-то и нужно, что кушетка для пациента (это если нужно будет кого-то сюда притащить) да стол с аптечными весами. Смирительные рубашки и прочая терапия где-то там, внизу. Погорельский же рассчитывал на фармацевтику. Он выглянул в узенькое вертикальное оконце, но увидел только голубей на железной крыше да другую башню.

В одном Погорельский просчитался – начальство строго запретило приводить пациентов в башенку. Главный корпус, администрация. Другими словами, ленивый алкаш-главврач не желал терпеть психов у себя над головой. К счастью, этого и не требовалось. Лечение и так давало превосходные результаты. Пациенты Погорельского исцелялись и отправлялись домой один за другим.

По вечерам лучи солнца проникали сквозь узкие оконца и на короткое время расчерчивали лабораторию розовыми линиями. В один из таких солнечных осенних вечеров к Погорельскому постучалась Аллочка.

– Вы всё работаете? – спросила медсестра, плавно подходя к письменному столу.

– Всё работаю, – сказал Погорельский, не поднимая головы от своей писанины.

– Не устали? – Аллочка, опираясь рукой о столешницу, кокетливо изогнулась.

Банальность её заигрываний слегка раздражала.

– Немного, – сказал после паузы Погорельский.

– Может, чаю? – промурлыкала Аллочка.

Погорельский потёр виски. Как же достала его эта тупая курица. С другой стороны… А почему бы и нет?

– Не откажусь. – Погорельский поднял голову и одарил медсестру одной из своих обворожительных улыбок, перед которой не устояло с десяток лаборанток. И несколько дам рангом повыше, оказавшихся весьма полезными для продвижения по службе.

Утром Погорельский, оставив Аллочку посапывать на кровати (спасибо, хоть не храпела), вышел во двор. Хорошо быть профессором. Ему достался целый дом. Одному. Никаких соседей, как тогда, в детстве, когда их всей семьёй запихнули в вонючую…

Размышления прервал частый неровный стук.

– Чего надо? – Погорельский подошёл к деревянной калитке, которую кто-то отчаянно дёргал.

– Профессор Погорельский дома?

– А в чём дело? – Погорельский отворил калитку, за которой стоял раскрасневшийся взъерошенный милиционер.

– Доброе утро, товарищ Погорельский. – Милиционер вытянулся и взял под козырёк. – Мне поручено привести вас в отделение.

– Это ещё зачем?

– Иван Савич Савушкин был вашим пациентом? – спросил милиционер.

– Да, а что случилось?

– Зарубил всю семью топором, – понизив голос и оглянувшись, сказал милиционер. – Нужны ваши свидетельские показания.

– Вот оно что, – шёпотом проговорил Погорельский. – Я сейчас.

Растолкав Аллочку и объяснив ей, как уйти огородами, Погорельский наскоро оделся. Его посадили в машину, которая покатила по мощёным городским улочкам.

– Скажите, нельзя ли… словом… заехать туда, где…

– Не положено.

– Ну, пожалуйста.

– Никак нет, – отрезал милиционер.

Погорельский поник. Его привели в душный кабинет, одну из комнат бывшего купеческого особняка. Следователь не понимал и половины того, что говорил профессор, так что приходилось разжёвывать, приводя простейшие примеры. В конце концов, Погорельскому это надоело, и он стал отделываться односложными простыми фразами, что значительно ускорило и упростило дело.

Из отделения стоило бы сразу отправиться на работу, но Погорельский решил повременить. Он примерно помнил адрес Савушкина и без труда нашёл нужную улицу. А определить дом оказалось и того проще – у двора до сих пор толпились зеваки, пересказывающие друг другу изрядно приукрашенную историю семейной ссоры, закончившейся кровавой драмой.

Зайдя за угол, Погорельский достал из рабочего портфеля запасной белый халат, который нёс на работу.

– Я доктор, – уверенно сказал Погорельский милиционеру, стоявшему у ворот.

– Ну… проходите. – Милиционер посторонился.

В доме копошилось несколько сотрудников милиции, и никто не обратил внимания на вошедшего человека в белом халате. Осторожно ступая, профессор обошёл комнаты бревенчатого дома. Видимо, Савушкин напал на своих домочадцев ночью, потому что все лежали на кроватях. На белых простынях расползлись огромные багровые пятна, не вызвавшие у Погорельского ни малейших эмоций.

Трое детей, один в люльке. В большой комнате, видимо, жена. Кровать за шторкой. Никакого беспорядка. Значит, Савушкин знал, что делал.

– А где сам…? – спросил Погорельский у одного из людей в форме.

– В сарае, – кивнул через плечо милиционер.