Успех

Но с подлинными традициями Просвещения Фейхтвангер имел мало общего. Разум просветителей, бывший для них судьей мира, превращался у Фейхтвангера в холодноватую рассудочность, а его общественные взгляды своим либерализмом принципиально отличались от боевого и бунтарского характера идеологии Просвещения. Знатоку античности, Фейхтвангеру внутренне скорее был ближе Плотин, отрицавший действие во имя углубленного созерцания, нежели жизнерадостная и действенная философия Просвещения.

Типичный буржуазный интеллигент, Фейхтвангер достаточно трезво смотрел на жизнь и весьма недоверчиво относился к массе, толпе, иными словами — к народу. Разделяя многие предрассудки своей среды, он жил интересами буржуазной интеллигенции, считавшей себя солью земли и единственной хранительницей завоеваний культуры.

Когда в 1914 году разразилась мировая война, потрясшая устои мирового капитализма, история обнажила перед Фейхтвангером зияющие противоречия жизни, доселе ему неведомые, и внесла смятение в его душу, отразившееся в произведениях писателя в двадцатые годы.

Окончание первой мировой войны ознаменовалось на родине Фейхтвангера — в Германии — мощным ростом революционного движения, подкрепленного идеями и практикой Октябрьской революции. На волне общественного подъема возникла Баварская советская республика, произошли восстания рабочих в Руре и Саксонии. Но буржуазия, опираясь на военщину, введя кровавый белый террор, организовав карательные экспедиции против восставших пролетариев, расстрелы и тайные убийства вождей рабочих, сумела подавить революцию.

В эти годы разгула насилия и жестокости история открыто поставила вопрос о путях и способах разрешения главного конфликта современности — между капиталистическим миром и рождающимся миром социальной справедливости.

Фейхтвангеру, свидетелю злодеяний военщины, предательской политики социал-демократических лидеров, свирепости озлобленного мещанства, стали ненавистны все виды общественной реакции, но его испугали размах и решительность движения народа. Либерально-демократические убеждения взяли верх в его сознании, и Фейхтвангер начал искать путей улучшения мира вне прямого революционного действия.

Он не потерял веры в жизнеспособность буржуазной демократии, хотя критическое отношение его к собственническому миру и усилилось.

Герой его романа «1918 год» Томас Вендт, вождь баварской революции, отрекался от своей политической деятельности потому, что не смог соединить ни в душе своей, ни в деяниях своих революционность и человечность. «Я думал: быть революционером — значит быть человеком. Я думал: революция — это человечность. Я больше не хочу. Не хочу больше никакой политики. Я хочу быть самим собой…» Фейхтвангер не желал видеть, что устами его героя говорил мелкобуржуазный утопист, ничего общего не имевший с подлинными революционерами, боровшимися с капитализмом во имя человека и человечности.

Писатель не отгораживался от своего героя и тоже хотел «быть самим собой», то есть гуманистом, стоящим вне политики, созерцателем, а не деятелем.

Послеверсальская Европа оказалась под властью предпринимателей, спекулянтов и дельцов; Фейхтвангер пришел к выводу, что после всех апокалиптических потрясений общество в своей сути не изменилось, а усилия народных масс и тех, кто пошел с ними, были растрачены напрасно и безрезультатно.

Победа реакции была воспринята Фейхтвангером как победа варварства над прогрессом. С этого времени писатель стал рассматривать историю как трагическое равновесие сил Разума и Варварства. Не веря в созидательные силы народа, считая, что в массе своей он неразумен и слеп, Фейхтвангер противопоставил косным силам общества одиноких носителей Разума, отрешающихся от низменной и нечистой суеты жизни и переходящих от действия к созерцанию, в котором они только и могут обрести свое человеческое достоинство. Мысль о бесцельности деяния проходит и через роман о Маргарите Тирольской — «безобразной герцогине», и через роман о еврее Зюссе. Хотя события, описанные в этих произведениях, относились к временам отдаленным — к XIV и XVIII столетиям, хотя Фейхтвангер очень умело насыщал свое повествование бытовыми деталями ушедшей эпохи, создавая иллюзию исторической достоверности рассказа, — проблематика романов была в высшей степени злободневна и современна. Сложившееся у Фейхтвангера представление о роли действия в общественной борьбе отнюдь не имело отвлеченно философского характера, но было тесно связано с усилением пессимизма в его мировоззрении.