Вряд ли после этого изменил Юсупов своим привычкам. Древнее правило, гласящее, что вежливость королем — точность, он трактовал по-своему: являлся не секунда в секунду, а раньше подчиненных. К слову, не только тогда, когда занимал высокие посты, но и в последнее десятилетие своей жизни, когда руководил совхозом. В Халкабаде бригадиры по утрам пробирались к своим участкам окольными путями, чтобы не попасться с заспанным лицом на глаза директору. В пять утра он был уже на ногах, не очень молодой и, увы, не очень здоровый.
Подобный стиль, пожалуй, ключ к пониманию Юсуповского характера: с тревожных ночей 1920 года в селении Каунчи, где он, бритоголовый лобастый грузчик, дежурил, вооружившись дубинкой, на складе хлопкозавода, оберегал его от недавних хозяев, грозившихся сжечь бывшее свое добро, только не досталось бы оно голодранцам, и до тяжкого майского рассвета в 1966 году, когда он ощутил пронизывающий холод и спросил, сколько градусов на дворе, не побьет ли похолодание завязи на яблонях, — Юсупов чувствовал себя мобилизованным революцией.
Другой ключ — неуемная жадность к жизни, скупость ко времени, сожаление о каждом впустую ушедшем часе. Все, что бы ни начал, жаждал он увидеть осуществленным, сбывшимся как можно скорее. Порою он отступал от строгой и унылой рассудочности, поддавался настроению, чувству, но как понятен он, большой руководитель, не растративший до конца своих дней юношеской нетерпеливости в достижении цели! Как часто обеспечивался конечный успех — жизнь подтвердила это — способностью Юсупова пренебрегать столь важными, — и не только для педантов, — конкретными обстоятельствами, которые позволяют иным людям обосновать жесткую фразу: «Все это не лишено смысла, но, простите, несколько преждевременно».
Планета жила предчувствием большой войны. В небо над ней уже вздымался дым горящих испанских городов, над нею стлался ядовитый туман от взрывов фашистских бомб и снарядов. Сытые, опьяненные бескровной победой немецкие обыватели в свеженьких мундирах с паучьими знаками маршировали по притихшим улицам Вены. У маньчжурской границы копошились японские вояки; пока что только показывали выступающие веером зубы, но вот-вот готовы были укусить.
Война, война стучалась в ворота Советской страны, которой от роду было всего чуть за двадцать.
«Но то, что нашей кровью завоевано, мы никогда врагам не отдадим», — пели, грохоча подкованными ботинками по булыжнику Стрелковой улицы, розоволицые красноармейцы. Мальчишки бежали рядом со строем, силились получше разглядеть фантастический РПД — вороненое чудо с огромным черным диском на 49 патронов. (Цифру эту знали точно.)
Вместе с командующим округом, старым туркестанцем Апанасенко, Юсупов прибыл однажды в предгорный район. Там проводила учения узбекская комсомольская дивизия.
По голым каменистым склонам, поднимая пыль до небес, ползало несколько танкеток. Парни с черными от грязи лицами, согнувшись, бежали, разматывая провода полевой связи. По горбатым тропам, скрытые от глаз воображаемого противника, двигались колонны. Впереди первого полка под знаменем — начальник политотдела дивизии, секретарь ЦК комсомола республики Фатима Юлдашбаева в пилотке, в гимнастерке, перетянутой командирским ремнем с портупеей. Ступала, стараясь не морщиться от боли: надела по неопытности новые сапоги, полученные перед самым походом; натерла до крови ноги. Но шла быстро, показывая пример выносливости и упорства бойцам. К вечеру вышли на рубеж атаки, всю ночь окапывались, а на рассвете пошли в наступление. Комсомольское «ура!» прокатилось по дремлющим от века пскентским долинам и взгорьям.
На обратном пути полки остановились у развилки дорог. Здесь, под широким, словно стог, карагачем у чайханы на грузовике стояли Юсупов, Апанасенко и еще несколько товарищей — все в военном.
— Дорогие товарищи бойцы! — радостно и громко прокричал Юсупов. — Командование оценило учения комсомольской узбекском дивизии на «отлично»! — Он поднял сжатым кулак, потряс им, рассмеялся и закончил победно: — Вот видите, какие мы, а!
Уже в городе на стадионе «Спартак» состоялся митинг. Все выстроились на зеленом поле; их приветствовал Ахунбабаев; высокий комсомолец, запинаясь от волнения на каждом слове, задиристо и звонко прочитал текст телеграммы дорогому наркому обороны товарищу Климу Ворошилову: «Докладываем: комсомольская дивизия к бою готова. По первому зову партии все, как один, выступим на защиту завоеваний Октября…»
Парни и девушки долго не расходились со стадиона. Пели «Шагай вперед, комсомольское племя», «Сердце, тебе не хочется покоя…».
Юсупов подозвал Фатиму Юлдашбаеву, спросил, как самочувствие. Она ответила нарочито бодро, но, переминаясь с ноги на ногу, поморщилась.
— Ладно, — сказал Юсупов, — садись в мою машину, товарищ красный аскер. Отвезу тебя домой.