Усман Юсупов

Несколько минут спустя он вышел в обычной своей полувоенной одежде. На вечер были назначены дела, связанные с подготовкой совещания ирригаторов. Юсупов задумал собрать их, чтобы до республиканского съезда партии (дата его открытия, начало июля, была давно известна) посоветоваться и решить, что можно сделать для орошения новых земель не в будущем, отдаленном ли, близком ли, а сейчас, сегодня, завтра.

Помощники были на месте, но запаздывал заведующий отделом. Он вошел в кабинет почти вслед за остальными, но чувствовал себя виноватым.

— В чем дело? — все же спросил Юсупов.

Заведующий позволил себе отдохнуть на полчаса дольше, чем обычно, но упаси бог употребить при Усмане Юсуповиче это слово — отдыхать! Сам показывал пример завидной работоспособности, даже беспощадности к себе, к своему организму, который, впрочем, был не столь уж могуч. Час дневного сна, пять, а в войну и того меньше — ночью — это была необходимость, от которой, увы, не уйти, как ни досадуй на то, что время уходит, а дела стоят на месте.

Заведующий промолчал; Юсупов не настаивал на ответе, спросил о другом: на месте ли Коржавин, главный инженер Управления водного хозяйства?

Подчиненному в этот вечер явно не везло. Он не был уверен, не отправился ли Коржавин, как это случалось нередко, в командировку, но знал, что Юсупов не признает и «не знаю». Взрывается: «А ты узнай! Вот не люблю таких!» Сам показывает при этом глазами на священный телефон СПС — специальной правительственной связи — и добавляет: «Ты думаешь, я туда могу так ответить, а?»

Заведующий, воспитанный Юсуповым, сказал:

— Усман Юсупович, на совещании Коржавин будет; он подготовится по всем необходимым вопросам.

— Завтра чтоб явился. — сказал Юсупов и заглянул в настольный блокнот. — В девятнадцать часов проводим предварительную беседу у меня. Пригласишь Аскоченского, Коржавина, Лебедева, Пославского… — Задумываясь ненадолго, загибая палец за пальцем, перечислил всех, с кем хотел говорить, спросил: — Никого не забыл?

Он и в лицо-то знал всех более или менее видных ирригаторов, дела, которыми каждый занимается. В «Колизее» — так в быту называли концертный зал в центре Ташкента, здание, предназначенное поначалу и вправду для цирки, Юсупов до начала совещания ходил по изогнутому дугой фойе, останавливался то около одного, то около другого. Увидел Пославского; тот сидел у стены, отрешенно смотрел голубыми глазами в сторону. Удивился, даже вздрогнул, когда Юсупов направился к нему.

— Ты что же это, а? — спросил Юсупов. — В летчики захотелось?

Пославский смутился. Он в самом деле подумывал о том. чтобы уйти в пилоты, пока еще не стар, получить новую, очень популярную специальность. Говорил об этом как-то и вслух, в особо горькие минуты, когда сдавал в архив очередной проект, в углу которого красной тушью написано было и одобрение и указание — отложить реализацию до появления материальных возможностей. Но как узнал об этом Юсупов? Да в том ли суть — как? Важно, что занимает его, секретаря ЦК, судьба весьма скромного в собственных глазах инженера Виктора Васильевича Пославского.

Он смутился, как-то неловко встал, потому что Юсупов был ниже его, но не шевелился, застыл.

— Брось! Чем авиация, лучше ирригация, — Юсупов засмеялся, довольный тем, что получилось что-то вроде присловья, складно, и подошел к группе инженеров: Богун, Федодеев…

На совещании этом сам Юсупов говорил мало, но высказаться заставил многих. Особенно детально обсуждали существующую уже пять лет схему орошения Ферганской долины, а также только недавно завершенную водноэнергетическую схему не только для Узбекистана, но и для всей Средней Азии. Уже тогда было задумано, научно и технически обосновано строительство грандиозных плотин, которые сейчас, в металле и бетоне, стоят, преграждая бурные реки, сдерживай миллиарды кубометров влаги, скрывая в своих могучих телах мощные энергоагрегаты: Нурекская на Вахше, Туямуюнская на Амударье, Токтогульская на Нарыне, Фархадская на Сырдарье, Чарвакская на Чирчике…