— Я б его там, прямо на месте, расстрелял, если бы можно было. Народ, понимаешь, с какой верой к партийцам относился. Это же самые чистые люди. Для себя ничего, все для людей. Так полагается. А он, паразит, эту веру в грязь втоптал! Это хуже, чем отца своего предать.
Второе воспоминание, тоже весьма характерное для Юсупова. Здесь улавливаются его интонации, его взгляд, а главное — отношение к жизни, к людям:
— На станции Ташкент сплю ночью в комнате у дежурного, на диване, только не на мягком, как ты привык, а на деревянном, голом. Больше спать негде, а поезд только утром. Вдруг будят. Смотрю — двое, пацаны совсем, босиком стоят, из халатов вата лезет. «Возьмите нас в большевики», — просят. Я злой как черт: «Зачем разбудили?» — «Уедете, — говорят, — а мы опять останемся беспартийные». Ну что ты скажешь! «Зачем вам в партию?» — «Против баев бороться, свободную жизнь строить для бедняков». Подкованные! И сюда дошло, значит. Я подумал, подумал: что ты им объяснять будешь? А спать охота. «Ладно, — говорю, — писать умеете, так вот вам боевая задача: сделать лозунги: «Да здравствует Советский Узбекистан!», «Да здравствует союз рабочих и дехкан всего мира!» Чтоб к утру висело на вокзале». Поезд подошел, я проснулся, бегом к вагону, а они меня опять поймали: «Смотрите, комиссар ака!» Глянул: висят плакаты. Ну что с ними делать? Взял с собой в Ташкент, на курсы культработников устроил. Сейчас один очень видный человек стал. Даже не догадаетесь кто. Вот так…
О фактах, отраженных в газетах и документах, он не вспоминал, потому что при этом волей-неволей нужно было бы оценить и себя, и свою роль: «Я беру слово, выхожу на трибуну…» — а это в глазах Юсупова выглядело хвастовством.
Он недолго работал в орготделе, и все-таки это был важный кусок жизни. Он был отмечен прежде всего событием историческим, хотя в хрониках и исследованиях оно красным карандашом не подчеркнуто. А следовало бы. Речь идет о слиянии воедино узбекского и русского Ташкента, узбекских и русских Советов и партийных организаций. Юсупов был избран в состав секретариата третьей окружной партийной конференции, на которой главным вопросом было: «Максимальное сращивание партийных организаций Старого и Нового города». Выглядело все это без намека на неуместную театральность и бурное проявление чувств, а по-деловому, как официальное оформление классового единства трудящихся и партии, по природе своей отвергающей мысль о каком-либо разделении своих рядов по признаку национальному.
Два первых года партийной работы были суровой школой для Усмана Юсупова.
Перемена, почти мгновенная, происшедшая в течение этих лет, была удивительной. В самом деле: недавний полуграмотный рабочий, для которого мир был ограничен небольшим селением Каунчи (Янгиюлем), стал общественным деятелем республиканского, а вскоре всесоюзного масштаба. Что это: прихоть судьбы, веление эпохи, по воле которой вчерашний солдат становился директором банка, а машинист — начальником железной дороги? И это. Но главное — все тот же редкий дар, талант, развивающийся по своим законам, до сих пор не исследованным, поддающимся логическому анализу только до определенных пределов.
Итак, менее двух месяцев заведует Юсупов организационным отделом Ташкентского окружкома, но именно по его требованию ставится на обсуждение третьей окружной партийной конференции важнейший для того времени — и жизнь подтвердила, что это было действительно так, — вопрос: сращивание двух ташкентских партийных организации — старогородской, по преимуществу состоящей из большевиков-узбеков, и новогородской, куда входили главным образом русские, — в единую. Юсупов говорит об этом на конференции всего лишь в прениях. Впервые выступает он в зале старинного кирпичного здания бывшей женской гимназии, а тогда — Среднеазиатского университета. Он волнуется, русская речь его звучит еще не всегда понятно — подчас с искажениями, вызывавшими бы в ином случае и у другой аудитории улыбку, но он покоряет незаурядной убежденностью, огромным темпераментом, и ему аплодируют, с ним солидарны, его благодарят за умение открыть и выразить то, что еще только рождается, но от чего зависит будущее партии, республики.
И еще один вопрос, который он поднимает тогда же, на той же конференции. Он говорит о необходимости расширить хлопковый клин и ставит это в прямую зависимость от ирригации. Выделяет аспект политический: водоснабжение недостаточно советизировано. Что за этим стоит — понятно: кулаки, байские недобитки и подпевалы пробрались в органы водхоза, заправляют распределением жизнетворной влаги по своему классовому усмотрению. Второй аспект — хозяйственный. Если мы хотим жить (вот так он ставит проблему!), нам надо все силы бросить на восстановление и развитие, сохранение ирригационной сети, а то на арыке Зах, к примеру, произошла катастрофа: затоплены 6 тысяч десятин земли.