Уши графа Честерфилда и капеллан Гудман

Но сказав себе: бог всему властелин – я успокаиваюсь. Тот, кто заставил тяготеть друг к другу бесчисленные небесные светила, тот, кто создал свет, конечно, достаточно могуществен, чтобы наделить нас чувствами и мыслями, так что нам вовсе не требуется какая-то посторонняя, невидимая частица, именуемая душой.

Бог, бесспорно, наделил чувством, памятью и смышленостью всех животных. Он наделил их жизнью, и ведь столь же прекрасно даровать жизнь, как даровать душу. Достаточно того, что животные живут; доказано, что они чувствуют, коль скоро у них есть органы чувств. А коль скоро они обладают всем этим без души, почему нам во что бы то ни стало надобно иметь душу?

Гудман. Быть может, из тщеславия. Умей павлин говорить, ручаюсь, он стал бы хвалиться, что имеет душу, и утверждал бы, что душа помещается, мол, у него в хвосте. Как и вы, я весьма склонен подозревать, что бог создал нас жующими, пьющими, ходящими, спящими, чувствующими, размышляющими, исполненными страстей, гордыни и самоуничижения и никому словечком не обмолвился о своей тайне. Мы знаем не больше об этом предмете, чем упомянутые' мною павлины. И тот, кто сказал, что мы рождаемся, живем и умираем, не зная зачем, сказал великую истину.

Тот, кто назвал нас марионетками провидения [13], дал нам, сдается мне, правильное определение, коль скоро для того, чтобы мы могли существовать, необходимо бесконечное разнообразие движений. Однако не мы создали движение, и не мы установили его законы. Есть некто, кто, сотворив свет, сделал так, что он движется от солнца к нашим глазам и достигает их за семь минут. Лишь движение возбуждает мои пять чувств; и лишь посредством этих пяти чувств у меня возникают представления: следовательно, создатель движения дает мне мои представления. И когда он мне скажет, каким образом он мне их дает, я смиренно воздам ему хвалу. Я и сейчас ему благодарен за то, что он дозволил мне в течение нескольких лет созерцать величественное зрелище этого мира, как сказал Эпиктет. Правда, он мог бы сделать меня счастливее и дать мне хорошую бенефицию и мою возлюбленную мисс Фидлер; но и так, как оно есть, со своими шестьюстами тридцатью шиллингами ренты, я ему весьма обязан.

Сидрак. Вы говорите, что бог мог бы дать вам хорошую бенефицию и сделать вас более счастливым. Найдутся люди, которые не спустят вам таких слов. Э, постойте, да разве вы сами не жаловались на рок? Не к лицу человеку, собиравшемуся стать приходским священником, так себе противоречить. Неужели вам не ясно, что, получи вы приход и женщину, о которых вы просили, это вы, а не ваш соперник сделали бы ребенка мисс Фидлер. Ребенок, которого она бы произвела на свет, мог бы стать юнгой, сделаться адмиралом, выиграть морское сражение в устье Ганга и окончательно низложить Великого Могола [14]. Уже одно это изменило бы весь лик нашей планеты. Нужен был мир, совершенно отличный от нашего, дабы ваш конкурент не получил прихода, дабы не женился он на мисс Фидлер, дабы вы не были вынуждены довольствоваться шестьюстами тридцатью шиллингами, в ожидании кончины вашей тетушки. Все взаимосвязано; и бог не станет рвать цепь вечности ради моего друга Гудмана.

Гудман. Заговорив о роке, я не предвидел подобного умозаключения; но позвольте, если это справедливо, бог такой же раб, как и я?

Сидрак. Он раб своей воли, своей мудрости, собственных, установленных им законов, своей непреложной сущности. Он не может их преступить, ибо не может быть слабым, непостоянным, изменчивым, как мы, и Верховное существо непреложно вечное, согласитесь, не флюгер.

Гудман. Господин Сидрак, но эдак легко прийти и к неверию: ведь коль скоро бог ничего не может изменить в делах мира сего, чего ради возносить ему хвалы, чего ради обращаться к нему с молитвами?

Сидрак. Да кто вам велит молиться богу и его восхвалять? Очень нужны ему ваши хвалы и молении! Если человек, по нашему мнению, тщеславен, мы его хвалим; если он слаб и есть надежда заставить его уступить, мы его просим. А перед богом станем выполнять свой долг, почитать его, быть справедливым – вот наши истинные хвалы и наши истинные молитвы.

Гудман. Господин Сидрак, мы охватили немалый круг вопросов, ибо, не считая мисс Фидлер, обсуждаем тут с вами, есть ли у нас душа, есть ли бог, может ли он что-либо изменить, уготованы ли нам две жизни, надо ли… Это все требует глубочайшего изучения, и, возможно, я никогда бы и не помыслил о таких вещах, сделайся я приходским священником. Мне надо глубоко изучить эти необходимейшие и высокие предметы, поскольку мне сейчас нечего делать.