Ущелье злых духов

Ну а мы в саду укрылись. Большой такой сад, винограду в нем много росло. Только на одном винограде долго не просидишь, он – на сладкое хорош.

Правда, повезло нам: Димка Медвинский в ложбине под листьями мешок нашел, а в нем оказались орехи. Тем и жили.

Выходить первое время боялись – в те дни на дорогах такое творилось! Дня через три все же решили идти на юг, навстречу союзникам. Пошел я винограду на дорогу нарвать, да на мальчонку и наткнулся. Был бы взрослый мужик, я, глядишь и сообразил бы что к чему, а тут – пацан. Я и оцепенел. А он меня увидел и тоже испугался:

– Мама! Мама! – И бежать.

Тут и мама появилась. Здоровая такая женщина, плотная. А я, как страус, голову в кусты спрятал, а сам на виду…

Ладно ребята подтянулись. Объяснились кое-как на пальцах. Позвала она нас к себе домой. Поколебались и пошли. Посадила она нас за стол, поставила тарелки. Тут муж ее явился. Здоровенный мужик, под стать жене. Глянул на нас и заявил:

– Що, хлопцы, от фрицев тикаете?

Мы даже растерялись. Оказалось, что он у Муссолини служил, в России. Только воевать ему не понравилось, винтовку он какому-то мужику за десяток яиц сменял и задал деру.

Отнеслись они к нам хорошо. Накормили, хлеба дали, сынишка их нас через дорогу провел.

И вот раз утром залегли у шоссе, наблюдаем. И понять ничего не можем: вроде и машины не немецкие, и форма на солдатах незнакомая.

– Ребята, – Степан Тимофеевич говорит, – а ведь это союзники!

А нам в такое и поверить страшно…

Узнали мы потом, что американцы интересно воевали: днем на позициях, а ночью в тыл выезжали отдыхать. Мы и не заметили, как линию фронта проскочили и километров на пять в тыл к союзникам ушли. Ну, вышли на дорогу, проголосовали.

Так я к американцам в лагерь попал. Много там таких, как мы, было. Обходились с нами союзники неплохо, кормили хорошо, любили вместе фотографироваться и все говорили: «Мы вас освободили!» Да только не так дело было: почти все, кто в лагере был, сами от немцев пробились.

Запомнилось мне еще, как попали мы к помещику «в гости». Шли мимо, смотрим – дом красивый, свет горит, мы туда и зашли. Внутри лестницы мраморные, скульптуры, картины. Подходит к нам господин какой-то и говорит по-немецки, что он хозяин этого дома, празднует с друзьями освобождение от фашизма и просит нас удалиться и не мешать. Я и опомниться не успел, как Димка пистолет выхватил и помещику под нос:

– Я тебе, сука, прихвостень фашистский, покажу «не мешать»!

Хозяин весь побледнел, извиняется за ошибку, приглашает остаться, а мы со Степаном Тимофеевичем успокоили кое-как Димку, плюнули и ушли.

Прошло сколько-то времени, и в лагерь к нам миссия прибыла. Построили нас, представителям слово дали. Только смотрим, речи их от речи немца того, что нас во власовцы сватал, не шибко отличаются.

– Мы, – говорят, – освободили вас от фашизма, да вот поймут ли вас в России? Там вас предателями считают. То ли дело в Америке…

И заливаются, что твои соловьи, о райской жизни за океаном. Только мало, кого им уговорить удалось.

И вот посадили нас на пароход. Посмотрел я Алжир, Египет. В Иерусалиме был и в Иране, людей разных видел, роскошь невероятную и нищету такую, что и представить нельзя. Довелось и там хлебнуть, и здесь, на родной земле, несладко пришлось – таких, как я, в те годы не жаловали. Но такого волнения, как под Красноводском, когда поезд на нашу землю перешёл, в жизни не испытывал. По правде сказать, что Родину увидим, уже и мечтать боялись.

Кинулись к нам бабы на станции, обнимают, плачут: «Свои! Родные!» – а у меня и слез нет, невыплаканные высохли, видно…

Замолчал старик. И мы молчали: что тут скажешь…

На следующий день я из больницы сбежал. Позвонил знакомым девчонкам в НИИГАиК[29], они передали мне трико и тапочки, я сбросил опостылевший халат, сиганул через забор и был таков. Тапки, правда, оказались малы, а трико, явно принадлежавшее какой-то очень крупной девице, свисало в нетипичных для мужчины местах, так что в троллейбусе на меня косились, но до дома я доехал благополучно.

Пару дней выждал, убедился, что погони за мной нет, и поехал в больницу сам – вещи-то жалко на произвол судьбы бросать. Выдали мне мои манатки без каких бы то ни было проблем вместе со справкой, в которой значилось: «Диагноз – не установлен. Причина выписки – бегство из лечебного заведения». Тем и завершилась моя больничная эпопея…

Старика я, естественно, больше никогда не встречал, что и неудивительно в городе-миллионнике. И его фамилия-имя-отчество из памяти давно стёрлись. А рассказ – не забылся.

Потом сложилось так, что судьба немало побросала меня по стране, тогда ещё называвшейся Советским Союзом. И везде встречал я памятники солдатам войны, которую мы знаем как Великую Отечественную. Разные памятники – и огромные мемориалы, и скромные обелиски.