Ущелье Разбитых Сердец

— О-о! Теперь уже мой черед сказать: я еще не сошел с ума! Вы хотите сказать — бежать? И попасть в руки этих отвратительных пайутов, которыми кишат здешние места? Нет... Мне бы только глоток этой отравы... губернаторского виски.

Прошло минут пять, прежде чем Дикин смог вкусить этот глоток. Марика развязала его в одну минуту, но еще четыре ушли на то, чтобы Дикин кое-как смог добраться до ближайшего кресла и восстановить кровообращение в онемевших руках. Вероятно, он испытывал ужасную боль, однако виду не показал. Пристально наблюдая за ним, Марика сказала:

— Пожалуй, Джон Дикин намного выносливее, чем о нем думают другие личности.

— Мужчине не пристало скулить в присутствии женщины, — он сгибал и разгибал себе пальцы. — Кажется, вы спрашивали, хочу ли я пить, мисс Фэрчайлд?

Она поднесла ему стакан с виски. Одним глотком Дикин отпил половину, удовлетворенно вздохнул, поставил стакан рядом с собой на стол, нагнулся и начал развязывать веревки на ногах. Марика вскочила, сжав кулачки. Глаза ее сверкали от гнева. Она выбежала из купе.

Когда через несколько секунд она вернулась, Дикин все еще возился с путами. Он с неудовольствием взглянул на маленький, но всерьез направленный на него револьвер с перламутровой рукояткой, который она держала в руках.

— Зачем вы его с собой возите? — поинтересовался он.

— Дядя Чарльз сказал, что если меня когда-нибудь сзади схватят индейцы... — она запнулась и лицо ее вспыхнуло от гнева. — Будьте вы прокляты! Вы же обещали мне!

— Если человек может быть убийцей, вором, поджигателем, мошенником и трусом, то можно ли удивляться, что он ко всему прочему окажется и обманщиком? Нужно быть полным идиотом, чтобы ожидать чего-либо другого...

Он снял веревки, с трудом поднялся на ноги, довольно нетвердо шагнул к девушке и небрежным движением взял из ее руки револьвер, затем очень мягко втолкнул ее в кресло и бросил револьвер на ее колени, а сам, ковыляя, вернулся на место.

— Не бойтесь, леди! — сказал он передернувшись от боли. — В данных обстоятельствах я никуда не двинусь. Кровообращение полностью нарушено. Не хотите ли взглянуть на мои ноги?

— Нет! — она кипела от гнева, виня себя за нерешительность.

— Сказать по правде, мне тоже не хочется этого делать... Ваша матушка еще жива?

— Моя матушка? — неожиданный вопрос выбил ее из колеи. — А почему это вас интересует?

— Я спросил об этом просто для поддержания разговора. Вы же знаете, как бывает трудно вести беседу, когда двое незнакомых людей впервые встречаются друг с другом. Ну, так как, жива ваша матушка или нет?

Марика коротко ответила:

— Да, но она не очень здорова...

— Догадываюсь...

— Почему вы так решили? И вообще, какое вам дело?

— Никакого. Я просто любопытен от природы.

— На какие красивые слова вы способны! — издевательский тон был вообще чужд ее натуре, но сейчас она превзошла себя. — Вот уж никак не ожидала этого от вас, мистер Дикин!

— Когда-то я преподавал в университете. А там было очень важно внушить студентам, что вы намного умнее их. Вот и пришлось научиться говорить красивые слова. Итак: матушка ваша нездорова. Иначе почему к коменданту форта решилась поехать его дочь, а не жена? Ведь последнее гораздо естественнее. Лично я подумал, что ваше место у постели больной матери и, мне кажется, очень странным, что вам разрешили отправиться в форт зная, что там холера и что индейцы настроены враждебно. А вам это не кажется странным, мисс Фэрчайлд? По всей вероятности, ваш отец очень настойчиво просил вас приехать к нему, хотя один бог знает по какой причине. Он просил вас об этом в письме.

— Не буду отвечать на ваши вопросы! — ответила она, хотя было видно, что они заставили ее задуматься.

— Помимо всех тех недостатков, о которых упоминал шериф, у меня имеется еще один: нахальная настойчивость. Итак, в письме или нет?

Конечно, нет! Он послал вам телеграмму, — внезапно он переменил тему разговора. — Вы, видимо, хорошо знакомы с полковником Клэрмонтом, с О'Брайеном, не говоря уже о вашем дядюшке...

— Ну, знаете! — Марика снова сжала губы. — Это уж слишком!

— Спасибо! — Дикин допил виски, сел и принялся связывать себе ноги.

Это все, что я хотел знать. — Он поднялся, протянул ей вторую веревку и повернулся, скрестив руки за спиной. — Будьте столь любезны... Только не так туго, как было.

— Почему это у вас ко мне такой интерес и все эти вопросы? Я полагала, вам хватает и собственных неприятностей...

— Хватает, крошка, хватает! Я просто стараюсь отвлечься, — он скосил глаза на веревку, обхватившую его воспаленные запястья, и протестующе заметил:

— Полегче, пожалуйста, полегче!

Марика ничего не ответила, затянула последний узел, помогла Дикину сначала сесть, а потом и лечь на пол и удалилась, не проронив ни словечка.

Вернувшись в свое пустое купе, она тихо закрыла дверь и долго еще в задумчивости сидела на койке.

* * *