Ущелье белых духов

Давно заросли травой старые караванные дороги, осыпались степные колодцы, и там, где звенели кривые сабли, теперь стояли силосные башни, фермы, буровые вышки. И что за дело настоящему до прошлого? Жизнь уходит вперёд без оглядки.

А вообще-то Марат прав, оглядываться надо…

Виталька прислонился спиной к стене и задремал.

Ему приснилось, что он идёт солнечной весенней степью в каком-то незнакомом краю. Здесь росли незнакомые травы, а синева неба была необычно яркой и отливала голубым блеском.

Трава тихо свистела от его шагов, и только эти звуки слышались в тишине.

Вдали на фоне синего неба показался холм, одинокий, серый, с острой вершиной. Виталька не мог оторвать от него глаз и шёл к нему, как завороженный. Холм приближался необычно быстро. Виталька почувствовал, что он уже не идёт, а скользит, едва касаясь ногами трав, по бесшумному воздуху. Он будто утратил вес, сердце замерло в бессильном ожидании.

Над холмом он разглядел стаи чёрных птиц. Беззвучно носились они кругами в синеве неба. Бросались с высоты на холм и снова взлетали. Рябило в глазах от их беспорядочного движения.

Вот одинокий холм уже совсем близко, и Виталька с ужасом видит, что это гора отрубленных человеческих голов.

До него доносится приглушенный голос Марата: «Как можно, не увидев это, понять, что такое добро и зло и что есть социальное неравенство?» — «При чём тут социальное неравенство?» — преодолевая нелепую путаницу сна, думает Виталька. «Теперь ты понимаешь, что такое история, Виталька…»

— Виталька!

Виталька открыл глаза. Возле него стоял Марат.

— Ну тебя к чёрту, — протирая глаза, проворчал Виталька. — Мне снилась гора отрубленных голов. Про которую ты рассказывал. Мерзость! Кошмар.

— Но такое было. Люди это видели. И не во сне, как ты, а наяву. Я ничего не выдумал. А ещё знаешь, как этот кокандский хан Валихан-торе, который построил башню из черепов, наградил оружейного мастера за работу?

— Не знаю и не хочу знать. — Виталька помолчал и спросил: — Скажи, Марат, почему вся история — это войны и злодеяния?

Марат пожал плечами.

— Сейчас тоже идёт война в Индокитае. Придёт время — историки станут описывать эту войну, а не то, как ты тут дрых. Ну кому интересно будет знать через сто лет, как спал Виталька Бардашов, ученик седьмого класса, и какой видел при этом сон?

— И правда. Но тогда получается, что настоящая-то человеческая жизнь вовсе не интересует историков. Если бы не было злодеяний, историкам нечего было бы делать, как врачам, если бы не было болезней.

Марат тихо рассмеялся и негромко спросил:

— Чего Иванов к вам ходит?

— К отцу.

— Сидит на крылечке, как у себя дома.

— Вот такой гад, — сказал Виталька, — дай ему только волю, стал бы творцом истории.

— Брось ты. Знаешь, кто он? Обыкновенное барахло.

— Нет, он гад, и из Жоржика своего сделал гада.

— Жоржик получил за всё, Виталька. Ты его тогда за Анжелику чуть не убил. Если бы вас не растащили, в колонию отправили бы не его, а тебя. Он же сам испугался, когда ударил Анжелику. Ножик выронил, затрясся, а ты кинулся на него, как зверь, и давай бить головой о забор.

— Марат, помолчи, — нахмурился Виталька. — Говори о чём хочешь, только об этом не надо.

— А знаешь, Виталька, зачем я пришёл?

— Ну?

— Попрощаться. Мы с отцом едем на Кавказ по туристской путёвке.

— Кавказ… Вообще-то, конечно, интересно. Говорят, там красивые дороги…

— Отец мне рассказывал про Военно-Грузинскую…

— По Грузии ездят по туристским путёвкам, а по Казахстану не ездят. А здесь ведь есть такие горы, где ещё не ступала нога человека, есть озёра, которых ещё никто не видал, есть Ала-куль, Иссык-куль с подводным городом, есть пещеры с древними писаницами, есть поющие барханы. Вот где надо ходить туристам, а не по дорогам, где на каждом дереве висят дощечки. Я не видел Кавказа, но, знаю, Алтай не хуже, и наш Джунгарский Алатау тоже. Я бы пошёл по нехоженым горам, пошёл бы без дорог…

7

Сборы экспедиции в Ущелье белых духов подходили к концу.

Лёня, худощавый светловолосый парень, был орнитологом, специалистом по птицам. Его особенно любил Виталька. Часто они брали Рэма и отправлялись на охоту. От пули Витальки не уходила ни одна птица. Рэм приносил её и бережно клал у ног Витальки, словно сознавал, что это не обычная охота, а охота с научной целью.

Лёня научил Витальку препарировать птиц и делать чучела. Каждая охота была в то же время увлекательной лекцией. Лёня не просто рассказывал о птицах, он учил Витальку основам классификации. Виталька в свою очередь учил Лёню стрелять. По неподвижным целям Лёня стрелял вполне сносно, но влёт безбожно мазал.

Виталька давно уже заметил, что в отношениях между Лёней и ихтиологом Николаем что-то было не совсем ладно: слишком уж они вежливо разговаривали друг с другом. Николай, как одержимый, рвался к озеру. Он без конца возился с аквалангами и подводными ружьями разных систем, что-то там переделывал, пилил, подгонял. Он сам сконструировал надувную лодку с лёгким подвесным мотором.