Когда прозвенел второй сигнал к отбою, она уже спала. Я заставил ее одеться, она сопротивлялась, плакала, хотела отблагодарить меня, не понимала, почему я смотрю на нее не так, как другие. Я улегся на полу, ей я сразу же отвел свою кровать. Спать на полу было неудобно и холодно, на ночь отопление убавляли, но я быстро привык. Посреди ночи я проснулся от того, что она меня будит. Она попросила меня лечь рядом с ней, она замерзла. Я лег, Кира действительно дрожала от холода. Она прижалась ко мне и крепко уснула, а я до утра пролежал не двигаясь, спать не хотелось совсем.
Завтра у меня выходной, в этом месяце мне полагается их два, и мы пойдем с Кирой на центральную площадь, в преддверии перехода на новый годовой период я мог общаться с кем угодно, это не запрещалось, наши жрецы отовсюду твердили, что мы равны по крови, но об этом быстро забывалось после праздника. А завтра на площади будет представление для всех, но в основном туда ходят РОНы и КИРы с детьми, мне не раз говорил начальник, что человеку с желтыми полосами на погонах не стоит веселиться вместе с простыми работниками. Я всегда соглашался с ним, но шел, начиная новый годовой период с написания объяснительных, что я там видел, что слышал, кого заметил. За долгие годы службы у меня их накопилось очень много, поэтому я часто просто брал куски из старых, компонуя новую докладную, объемистую, как любит начальник.
Сегодня мы пошли на центральную площадь, где обычно разворачивался праздничный балаган. Я выменял для Киры костюм РОНа, пришлось его ушивать, она делала это умело и очень быстро. Надо сказать, что за время житья у меня она подшила всю мою одежду, все постирала. Мне это очень нравится, но больше всего меня радует, что Кира поправляется, у нее хороший аппетит.
Мы приехали на площадь к самому разгару праздника. Толпы РОНов и низкочинных КИРов заполонили площадь, споря у крохотного базара, где можно было в честь праздника купить гнилые сушеные земляные корни из подземного города, сладкие, от них потом болел живот. Дети обступили жонглеров и акробатов, скачущих по снегу, подбрасывая вверх стулья, тарелки или кого-нибудь из расхрабрившихся детей. Мы с Кирой встали к ним, с интересом наблюдая за этой бесхитростной игрой. Кира визжала и прыгала вместе с детьми, оглядываясь на меня полными радости глазами, дети сразу же приняли ее к себе, а это дорогого стоит такое мгновенное доверие. Когда жонглеры и акробаты устали, Кира организовала детей в хороводы, дети хором пели, желая отблагодарить артистов, артисты хлопали им, подпевая, сами превратившись в зрителей.
Пока Кира играла с детьми, я смотрел на большие яркие шары, зависшие над площадью, упираясь в снежный купол. К каждому шару была приделана панель с крупной надписью какого-то изречения из Великой книги, но я никогда не читал их, мне нравились сами шары. Еще в детстве, когда нас из ОДУРа приводили на площадь потратить свои жалкие деньги на серые леденцы, мы с ребятами выбирали себе по шару, на ходу придумывая приключения, старались делать это, как наша Кира. Потом мы ей рассказывали нашу сказку, перебивая друг друга, а она смеялась. Каждый год я это вспоминаю, когда прихожу сюда, больше и нечего вспомнить, только Киру, Кира, их сына и нас. Странная штука жизнь, получается, что она была раньше, а что же сейчас?
Я сильно задумался, ощущая во рту вкус печенья, которое делала Кира из серой массы и леденцов – я не ел ничего вкуснее, никто из нас не ел. Ко мне подошел девятый и встал рядом. Увидев, что я смотрю на шары, он, думая о том же, стал рассказывать свою часть сказки, где он на том большом красном шаре смог облететь весь наш каткьюб, все-все посмотреть и найти место, где нет снега, никогда нет снега. Мы обнялись, сегодня я имел на это право. Как же он похудел, с каждым годом он становился все меньше, медленно врастая в землю девятый был уже немногим выше новой Киры, с удивлением смотревшей на нас.
Я представил девятого, он засмущался, но тут же добавил, что он бесполый, что нас всех такими сделали. Кира погрустнела, она умела так глубоко смотреть на других, задавая немой вопрос, что девятый совсем засмущался, я никогда не видел его таким.