Павел несколько раз моргнул и произвел корректировку восприятия с учетом вектора гравитации. Колодец превратился в огромную печную трубу круглого сечения метров двадцать высотой, его крышка стала полом дымохода. На этом полу, прямо перед Павлом, имела место фигура, целиком укутанная в длинный черный плащ с глубоким капюшоном. Сам Павел оказался подвешенным на стенке трубы в тугих металлических хомутах вниз головой, которая кружилась и гудела совсем не от внезапной высотобоязни.
— Оч-чнулс-ся… — прошипела фигура из-под капюшона.
— А второй? — из-за ее спины выступила еще одна — в затертых джинсах, утыканных заклепками, короткой кожаной куртке и «казаках» с цепями на голенищах.
Коротко стриженная шевелюра и совершенно лишние в полутьме каменного мешка темные очки, не смогли помешать Павлу предположить, что пуля из «макарова» досталась родному брату субъекта. Или, в крайнем случае, соплеменнику.
— С-скоро…
Павел скосил глаза. Рядом с ним точно так же, вниз головой, висел Ключ с безвольно распахнутым ртом и сжатыми веками. По лицу бандита струйкой стекала кровь и, за отсутствием волос на голове, капала на пол прямо с темени.
— Попробуем так, — произнес краснокожий соплеменник убитого наемника, приближаясь к уголовнику. Послышался звук откупориваемого пузырька и пары оплеух, добавленных для верности. Едкий аромат нашатыря пробился даже через запах гари. Ключ легонько застонал.
— Х-хорош-шо… — прошипела фигура в плаще. И сдвинулась с места по направлению к бандиту.
— Отвали, падла, — прохрипел тот. — Спусти меня на ноги, живо! Ты, потрох, не знаешь, на кого наезжаешь! Седой тебя из-под земли достанет…
— Тих-хо… — попросила фигура в плаще.
— Ты чё?! — взвизгнул вдруг Ключ и захныкал: — Уйди, тварь… Сгинь, погань ползучая… Седой… я…
Речь бандита прервалась бессвязными всхлипами и стонами. Потом он утих совсем. Фигура в плаще отодвинулась от него. Прошипела:
— Пус-стыш-шка… Нич-чего не знает…
Краснокожий без лишних слов вытащил из-за голенища блеснувший в сумраке стилет и деловито воткнул его Ключу в кадык.
— Блин… — Павел непроизвольно сглотнул. Его собственная скорая судьба была продемонстрирована с подавляющей волю убедительностью. Мысли запрыгали в гудящей черепной коробке, лихорадочно перебирая пути к спасению. Угрозы?.. Связи?.. Деньги?.. На традиционные подходы этим двоим, похоже, просто плевать, а придумать за оставшиеся секунды что-то нетривиальное…
— Тих-хо, — повторила фигура в плаще, и Павел со всей остротой осознал, что это предложение теперь обращено к нему.
А в следующее мгновение он понял, почему Ключ — этот тупой уголовник с тремя ходками и полным презрением к любым криминальным опасностям — захныкал, как сопляк, не нюхавший зоны. Из почти осязаемой тьмы капюшона на Павла смотрели глаза. Вертикальные щелки зрачков светились, словно кошачьи, только вот… Показалось или на самом деле в сочившемся из трубы свете серого дня мокро блеснул раздвоенный язык?
— Тварь… — вслед за Ключом прошептал Павел и провалился взглядом в отливающие желтизной щелки.
Он не почувствовал ничего, о чем пишут в книжках. Ни боли, ни страха, ни чужого «постижения» себя, ни уж, конечно, чужой мысли… Только бесконечную апатию и безразличие к собственной судьбе.
— Нич-чего… — выговорил двуязыкий, отстраняясь. Краснокожий выдернул стилет из горла Ключа и шагнул к равнодушно следившему за ним Павлу.
— С-стой, — двуязыкий не сдвинулся с места, но его напарник застыл как вкопанный.
— Почему?
— Он с-сумел зас-стрелить инка… — непонятно пояснил плащ.
— Вот именно, — согласился краснокожий и выразительно крутанул стилет между пальцами.
— Люди ищ-щут такого… Отдай им…
— Мы и есть люди, — сообщил ему краснокожий, и в его голосе прорезались металлические нотки.
Двуязыкий медленно повернул к нему свой капюшон и произнес прежним тоном:
— Ты знаеш-шь, о ч-чем я…
После чего быстрой и плавной походкой приблизился к разверстому зеву широкого дымохода, ведущего в какую-то давно погасшую топку, сложился почти вдвое и канул в темноту, будто в омут, головой вперед.
— Погань ползучая, — повторил краснокожий за Ключом. — Надо будет запомнить… — и, повернувшись к Павлу, добавил: — Тебе повезло — ты останешься жить пока. Ничего, я подожду другого раза.
Павел мог бы ответить индейцу, что другой раз будет зависеть не от него, но тяжелый, подкованный железом каблук лишил его дара речи.
2
Второе пробуждение понравилось Павлу больше. Стальные хомуты уже не стягивали ноги, на макушку не давил прокопченный пол дымохода, а тусклый кружок покрытого тучами неба в конце трубы заменили два плафона дневного света на чистом и вполне современном подвесном потолке.
— Вам лучше?
При звуках молодого женского голоса Павел испытал нечто вроде дежавю. Года два назад он уже приходил в себя при схожих обстоятельствах, правда, было то в госпитале на окраине Моздока.