Урок женам

Он был прав, и я сразу же почувствовала неосторожность своих слов. В них содержался старый упрек, который, конечно, давно созрел у меня в душе, но на этот раз он был необоснован.

-- Да, сейчас ты говоришь нормальным языком. Но гораздо чаще твое красноречие меня гнетет, ты прячешься за высокими словами, зная, что я за тобой угнаться не смогу.

-- Мне кажется, дорогая, -- ласково улыбаясь, сказал он своим наисладчайшим тоном, -- что на сей раз это ты говоришь ненормальным языком. Итак, скажи прямо: ты хочешь меня в чем-то упрекнуть? Я слушаю тебя.

Но на этот раз я сама заговорила в столь невыносимой для меня манере Робера, пользуясь его же приемами, подобно тому как в молодости, беседуя с англичанами, я из симпатии к ним иногда начинала говорить с английским акцентом, к величайшему удовольствию папы. Не по этой ли причине Робер, обращаясь ко мне, поневоле начинал говорить со мной простым языком, в то время как у меня в разговоре с ним непременно появлялись его тон и манеры? Я все больше и больше запутывалась в собственной ловушке.

-- Насколько легче я чувствовала бы себя, если бы могла конкретно упрекнуть тебя в чем-то, -- рискнула я сказать. -- Но я прекрасно знаю, что ты всегда оказываешься прав. Я же совершила ошибку, так только решила объясниться с тобой. Однако заверяю тебя, мой шаг хорошо продуман. Я давно обещала себе поговорить с тобой, но изо дня в день откладывала этот разговор... -- Я не смогла закончить свою мысль, так как она получалась очень длинной. Я продолжила таким тихим голосом, что удивилась сама, как Робер мог меня услышать: -- Послушай, Робер, я просто не могу с тобой жить.

Для того чтобы найти силы сказать это даже шепотом, я была вынуждена отвернуться от него. Но поскольку он продолжал молчать, я вновь посмотрела на него. Мне показалось, что он побледнел.

-- Если я в свою очередь тебя спрошу, по каким причинам ты меня покидаешь, -- произнес он наконец, -- тогда ты тоже будешь иметь право ответить, что речь идет не о причинах, а о чувствах.

-- Ты же видишь, что я тебе этого не говорю, -- сказала я.

-- Эвелина, должен ли я понимать, что ты меня больше не любишь?

Его голос дрожал ровно настолько, чтобы заставить меня усомниться в искренности его волнения. Сделав большое усилие над собой, я медленно, с трудом выговорила:

-- Человек, которого я страстно любила, не имеет ничего общего с тобою, таким, каким я знаю тебя сейчас.

Он вопросительно поднял брови и пожал плечами.

-- Если ты будешь говорить загадками...

Я продолжила:

-- Со временем я обнаружила, что ты очень отличаешься от человека, которым ты мне казался вначале, человека, которого я любила.

И тогда произошло совершенно неожиданное: внезапно он закрыл лицо руками и разразился рыданиями. О притворстве уже не могло быть и речи; это были настоящие рыдания, сотрясавшие все его тело; настоящие слезы текли по его щекам и пальцам, а сам он безумным голосом беспрерывно повторял:

-- Моя жена меня больше не любит! Моя жена меня больше не любит!..

Я была совсем не готова к такому взрыву чувств. Он меня поразил, и я не знала, что сказать, не потому, что была очень взволнована, ибо ясно, что Робера я больше не люблю, а потому, что была возмущена тем, что он прибегает, на мой взгляд, к нечестным методам; во всяком случае, я была очень смущена, сознавая, что являюсь причиной настоящего горя, перед которым мне с моими упреками остается лишь отступить. Чтобы утешить Робера, мне пришлось бы прибегнуть к фальшивым возражениям. Я подошла к нему и положила руку ему на голову. Он тотчас встрепенулся.

-- Но почему тогда я на тебе женился? Из-за твоего имени? Состояния? Положения твоих родителей? Скажи, скажи что-нибудь, чтобы я понял. Ты же хорошо знаешь, что я...

Сейчас он казался таким естественным, таким искренним, что я была готова услышать: "...что я мог бы найти гораздо лучшую пару". Но он сказал: "...что только потому, что я тебя любил". А затем опять прерываемым рыданиями голосом добавил:

-- Потому, что я думал, что ты меня любишь.

Я была почти возмущена своим собственным равнодушием. Каким бы искренним сейчас ни было волнение Робера, демонстрация этого волнения оставляла меня холодной.

-- Я думала, что это объяснение будет тягостным только для меня, -начала я. Но он меня перебил:

-- Ты говоришь, что я оказался не тем человеком, за которого ты меня принимала. Но тогда и ты не та женщина, за которую я тебя принимал. Как, по-твоему, можно знать, что человек является именно тем, каким он должен быть?

Затем, следуя своей привычке пользоваться чужими мыслями, поворачивая их по-своему (что он делает, как мне кажется, совершенно бессознательно), он продолжил:

-- Но, мой друг, никто из нас -- абсолютно никто -- не может постоянно удерживаться на той высоте, на которой он хотел бы находиться. вся трагедия нашей духовной жизни именно в этом и заключается... Не знаю, понимаешь ли ты это? (Эту традиционную фразу он неизменно произносит, когда начинает менять тему и чувствует, что собеседник заметил это.) Только люди без идеалов...