Читаем Урок анатомии. Пражская оргия полностью

– Только в этом нет ничего оскорбительного. Он попросил, потому что люди знают тебя, потому что тебя легко идентифицировать с американскими евреями. Я не понимаю одного: почему это тебя так возмутило. Хочешь – делай, хочешь – не делай, только не оскорбляйся, когда тебя не намеревались оскорбить.

– Не намеревались – как бы не так. Он хочет, чтобы я написал статью о том, что я больше не антисемит и люблю Израиль всем сердцем – да пошел он в жопу с такими просьбами!

– Не верю, что он хочет от тебя именно этого.

– Дайана, когда человек, который сказал обо мне, о моей работе и о евреях то, что сказал этот тип, вдруг разворачивается на сто восемьдесят градусов и говорит: может, вы для разнообразия напишете о нас что-нибудь приятное, ну как ты не понимаешь, что меня это особенно бесит? “Написать что-нибудь насчет Израиля”. А что насчет враждебности к евреям, которая сквозит в каждом опубликованном мной слове? Разместить этот пасквиль в “Инквайери”, публично проклясть меня как пасквилянта, а потом частным образом предложить написать эту статью – рассчитывая при этом, что тайному антисемиту хочешь не хочешь, а придется согласиться! “Он имеет вес среди публики, которой на нас остальных плевать”. Ну да – на быдло, на потребу быдлу его романы и написаны. Если Цукерман, еврей, которого обожает быдло за то, что он, как и они, считает евреев бестактными и вульгарными, выдаст быдлу аргументы в защиту евреев, “это вызовет интерес”. Еще бы! Как вызывает интерес больной шизофренией! С другой стороны, когда Аппель говорит об израильском кризисе, “это ожидаемо”. Признак глубокого человеческого неравнодушия и предсказуемо снисходительного сострадания. Знак, что перед нами хороший, лучший, самый ответственный сын еврейского народа. Ох, эти евреи, эти евреи и их ответственные сыновья! Сначала он говорит, что я, прикрываясь художественным вымыслом, очерняю евреев, а теперь хочет, чтобы я выступал в их поддержку на страницах “Нью-Йорк таймс”. И вот что смешно: те, кто действительно до глубины души презирает евреев-буржуа, их обыденную жизнь, это гиганты мысли. Они их терпеть не могут, да и от евреев-пролетариев тоже нос воротят. Все они вдруг исполнились состраданием к миру гетто, где обитали их верные традиции предки, только теперь, когда эти предки покоятся на кладбище Бет-Мозес. А когда те были живы, они хотели всех этих безродных иммигрантов передушить – за то, что они осмеливались думать, будто их жизнь что-то значит, хотя прустовского “Пути Свана” не читали. А гетто – эти ребята дунули из гетто так, что только пятки сверкали: прочь, прочь, на воздух, писать о великих евреях, как писали Ральф Уолдо Эмерсон[23] и Уильям Дин Хоуэллс. Но теперь, когда есть “Синоптики”[24], есть я и мои приятели Джерри Рубин[25], Герберт Маркузе[26] и Х. Рэп Браун[27], куда, куда же подевалась вдохновенная упорядоченность, царившая в старые времена в добрых еврейских школах? Где линолеум? Где тетушка Роуз? Где тот удивительный, непоколебимый патриархальный авторитет, который они мечтали подорвать? Слушай, я точно не хочу, чтобы евреев уничтожали. Смысла в этом большого нет. Но я не авторитет по Израилю. Я авторитет по Ньюарку. По его району Уиквойик. Если начистоту, то даже не по всему Уиквойику. Я никогда не бываю севернее Берген-стрит.

– Речь же не о том, авторитет ты или нет. Речь о том, что люди читают то, что ты пишешь, потому что сейчас ты – знаменитость.

– Как и Сэмми Дэвис. И Элизабет Тейлор. Они еще знаменитее меня. И они – настоящие евреи, причем они пошлых книжонок не писали и доверие к себе не подорвали. Они не дали волю греховным силам, разлагающим культуру. Если ему нужны знаменитости, пусть их попросит. Они с радостью ухватятся за такую возможность. К тому же за то, чем я знаменит, Аппель меня и порицает. За это он меня и бранит. По-видимому, он действительно воспринял эту книгу как манифест инстинктивной жизни. Будто он слыхом не слыхивал о навязчивых состояниях. Или о вытеснении. Или о страдающих навязчивыми состояниями все вытесняющих евреях. Будто он сам не все вытесняющий сумасшедший еврей! Дайана, в ответ на запрос Аппеля мне об Израиле сказать нечего. Я могу написать статью о каком-нибудь писателе, и даже на это у меня уйдет полгода, но я не могу написать статью о международной политике – ни для кого. Я ничего такого не пишу и не писал. Я не Джоан Баэз. Я не великий мыслитель вроде Леонарда Бернстайна. И я не имею никакого веса в политике – он, предполагая такое, мне льстит.

– Но ты – известный еврей. Хочешь ты этого или нет. А поскольку ты, похоже, хочешь им быть, так что бы не написать? Почему ты все так усложняешь? Просто выскажи свое мнение. Все очень просто. Обозначь свою позицию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цукерман

Призрак писателя
Призрак писателя

В романе «Призрак писателя» впервые появляется альтер эго Филипа Рота: Натан Цукерман — блестящий, сумасшедший, противоречивый и неподражаемый герой девяти великолепных романов Рота. В 1956 году начинается история длиной почти в полвека.Всего лишь одна ночь в чужом доме, неожиданное знакомство с загадочной красавицей Эми Беллет — и вот Цукерман, балансируя на грани реальности и вымысла, подозревает, что Эми вполне может оказаться Анной Франк…Тайна личности Эми оставляет слишком много вопросов. Виртуозное мастерство автора увлекает нас в захватывающее приключение.В поисках ответов мы перелистываем главу за главой, книгу за книгой. Мы найдем разгадки вместе с Цукерманом лишь на страницах последней истории Рота о писателе и его призраках, когда в пожилой, больной даме узнаем непостижимую и обольстительную Эми Беллет…Самый композиционно безупречный и блистательно написанный из романов Рота.— VILLAGE VOICEЕще одно свидетельство того, что в литературе Роту подвластно все. Как повествователь он неподражаем: восхищает и сам сюжет, и то, как Рот его разрабатывает.— WASHINGTON POST

Филип Рот

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Зарубежная классика
Урок анатомии. Пражская оргия
Урок анатомии. Пражская оргия

Роман и новелла под одной обложкой, завершение трилогии Филипа Рота о писателе Натане Цукермане, альтер эго автора. "Урок анатомии" – одна из самых сильных книг Рота, написанная с блеском и юмором история загадочной болезни знаменитого Цукермана. Одурманенный болью, лекарствами, алкоголем и наркотиками, он больше не может писать. Не герои ли его собственных произведений наслали на него порчу? А может, таинственный недуг – просто кризис среднего возраста? "Пражская оргия" – яркий финальный аккорд литературного сериала. Попав в социалистическую Прагу, Цукерман, этот баловень литературной славы, осознает, что творчество в тоталитарном обществе – занятие опасное, чреватое непредсказуемыми последствиями.

Филип Рот

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Зарубежная классика

Похожие книги