Урок

Несколько слов о Лауре. Она из семьи интеллигентов далеко не в первом поколении — семьи адвокатов, врачей, в доме одна из лучших в нашем городе частных библиотек, есть старинные книги, даже времен Екатерины Второй. Сама Лаура сейчас ей двадцать — владеет английским, польским, итальянским и шведским языками, ведет дневник, пишет стихи. Я ни разу в жизни ее не видела, сужу по рассказам окружавших ее людей, которые выступали на суде. Окончив школу, она больше нигде не училась, участвовала в массовках на киностудии, работала экскурсоводом. Накануне возбуждения уголовного дела вышла за-муж за того самого молодого человека, который ожидал ее и Наташу у театра, когда они там, наученные Викторией, обворовывали учениц хореографического училища. Вот его показания; возможно, вы не обратили на них внимания: «Я ожидал Лауру в том месте, которое она мне назначила, — у театра оперы и балета. Она вышла с Наташей и сумкой, которую нес не помню кто. Я подошел к ним и, как джентльмен, взял сумку, которая была заполнена и тяжела. Из их разговора я понял, что в сумке украденные вещи. Я был удивлен этим, но решил удивления не высказывать. Из этих вещей потом Лаура передала мне часы марки „Восток“ № 2209. Я их возвращаю. Судьба остальных вещей мне неизвестна…» Потом они поженились. Если помните, Наташа тоже подарила жениху похищенные часы. Можно подумать, — бегло улыбнулась Шагова, — они воровали, чтобы одаривать женихов. К этому мы с вами еще вернемся. А теперь несколько слов о Миле, Милочке, как называли ее в этой компании. Она из семьи рабочих в первом поколении — ее родители перебрались в ранней юности в город из деревни. Поначалу жили весьма бедно, выполняя разные малоквалифицированные работы. Тогда-то они и познакомились. Потом поступили на высокомеханизированный завод, учились, стали рабочими редкой квалификации, заработок их в общей сложности начал достигать четырехсот рублей в месяц. В этой обстановке резко растущего благосостояния росла Милочка. Воспитание ее, если хотите, заключает целую философию. Суть ее в том, что родители, набедствовавшись в послевоенные годы, хотели, чтобы дочь была осыпана земными благами как бы втрое — за себя и за них, не получивших их когда-то. Они и хлеба-то, было время, досыта не ели, а она одевалась по последним парижским моделям. Они и теперь, при заработке в четыреста рублей, были, в сущности, людьми аскетического склада, не позволяющими себе ничего, что выходило бы за рамки скромных потребностей. Зато щедро унавоживали почву, на которой и рос этот экзотический цветок. Оригинальность этого растения определилась четко в тот ноябрьский вечер…

Кто-то из философов, — улыбнулась Шагова несколько смущенно, как человек, дерзнувший затронуть тему, в которой он не чувствует себя компетентным, — делил людей на две части. На тех, кто хочет быть, и на тех, кто хочет иметь. Оригинальность не одной Милочки, но и остальных подсудимых в этом деле состоит в том, что они, в сущности, не хотят ни быть, ни иметь. Говорю — оригинальность, но, может быть, точнее определить это как банальность, как некий новый род банальности, рожденный потребительским отношением к жизни… Нет, я и сейчас, кажется, недостаточно точна. Разрешите высказать вам один парадокс: красота, нравственная ценность повседневности раскрывается в микропотрясениях. Потрясением должна быть покупка книги на первые заработанные деньги, даже если она и не оправдала потом надежд. Это маленькая частица мироздания, которую ты честно заработал, — человеческого мироздания. И ты испытываешь то же не будничное чувство, что и ребенок в небогатой семье, которому покупают новую обувь, — об этом хорошо писал Маршак. Потрясением должно быть первое посещение театра. И любое последующее…

Особенность момента в том, что заурядность покупки обуви каким-то образом сообщает и заурядность покупке книг. Обилие материальных благ создало опасную иллюзию доступности того, что вовсе не доступно без напряженного труда души. Недавно в библиотеке меня поразило, что книги с открытых для читателей полок берут, перебирают с той же легкой небрежностью, как и туфли со стендов обувного магазина, как целлофановые пакеты с сыром в секции самообслуживания. Я не педагог, а судья и дать соответствующих рекомендаций не могу. Я лишь делюсь наблюдениями. Как научить ценить в стабильной «благополучной» ситуации то что, по сути, бесценно, не утрачивать дара к тем микропотрясениям, без которых повседневность лишается внутренней красоты? А ведь молодые люди, подобные Наташе, Виктории и Миле, и нарушают закон потому, что в повседневности не могли себя найти. Они не хотят быть: это для них чересчур трудно. И они же не хотят иметь: это для них сегодня уже чересчур легко.