Уроборос

Она убежала. Не оглядываясь, словно за ней несется стая волков. Что-то было не так. Кроме того, что абсолютно все не так, это казалось странным. Я не мог двинуться с места, удерживая себя, чтобы лишний раз не вздохнуть и не кинуться к ней, а она бежала, быстро перебирая ногами. И от этого хотелось кричать до боли в горле и легких. Чтобы вытащить все это наружу. Вытащить из себя.

— Это была бы хорошая мысль, Оли, только в том случае, если бы ты молча сделал, а не говорил, — прошипел я, — потому что теперь не смогу я позволить тебе себя убить, зная, что после ты убьешь ее. Твою же мать, — сглотнув слюну, я потер горло, в котором застыл крик, — о чем я думал?

— Вот именно, — зарычал Всевышний, — о чем же ты думал, если из всех женщин Эписа самое чистое и светлое в тебе относилось к твоей, твою мать, племяннице, м? Моралист чертов, еще мне по роже ни за что выписал.

— Я понятия не имел о том, кто она, пока Исида сюда не вошла сегодня, — закрыв глаза, огрызнулся я, — и да, это не мои чувства, если ты помнишь. У меня их в принципе не было.

— Они могли бы быть, будь ты человеком.

— Чистые и непорочные, как ты и отметил. А не то, во что ты это превратил, — прорычал я.

— Ладно, ты ни капли не помогаешь, Ал. От того, что мы тут собачимся, связь не рассосется.

— Я не могу понять, почему ей так плохо и страшно, — прошептал я глядя в ряды деревьев Пограничного леса, — она боится до судорог. Это убивает меня.

— Ага, и равновесие, мать его, тоже.

— А ты разве не этого добивался?

— Ты знаешь, что нет! — зарычал Всевышний, подходя ближе, — Это равновесие держит все существование Мира. Но даже если ты считаешь, что Бездна мне по душе, подумай о том, что если не будет равновесия — не будет ничего из того, что мне нравится. А я не готов отказываться от такой жизни.

— Конечно, ведь жизни людей тебя не волнуют, — сжав пальцы в кулаки, прошипел я.

— Полегче. Тебя до сегодняшнего дня они вообще привлекали лишь как опытный образец. Твои создания. Игрушка. А теперь “жизни людей”. Лицемер.

— Теперь волнуют, — тихо сказал я, отступая на шаг назад, — очень много неожиданно стало важным. Это не дает спокойно думать. Все это, — я поморщился от перевернувшихся внутри чувств, — холодный разум должен был оставаться холодным. В этом смысл.

Тяжело дыша, мы стояли друг напротив друга, словно глядя в зеркало. Закусив губу, Оливер сложил руки на груди, разглядывая меня.

— Знаешь, хоть убей, но мне кажется, пусть мы где-то и ошиблись, сами чувства тебе нужны. Сейчас даже твое лицо изменилось, когда ты говорил про них. Про людей, — он нахмурился, подбирая слова, — мы веками стремимся к равновесию, но пока я поощряю их пороки, нет никого, кто бы действительно сочувствовал им.

Поэтому я и согласился. Именно из-за этой мысли. Ведь не зря же в моих силах было убирать и выставлять стену. Но… Почему я просто не убрал ее? Боялся потерять разум? Хотел увидеть, что даже чувства контролируем мы? А в итоге получили нечто, что питаясь моей силой сейчас сводило с ума.

— Постой, — вдруг сказал Оливер, поворачиваясь к стене, — мы не можем разрушить связь сейчас, но можем ее ослабить. По крайней мере ты не переломаешь Иси все кости своей маниакальной зависимостью помноженной на силу, как только увидишь ее, заодно сорвав равновесие в цикл.

— Насколько? — спросил я, рассматривая рисунок на стене.

— Смотря сколько силы ты готов запечатать на время человеческой жизни.

— Это долго, почти век тебе придется держать его самому, Всевышний, — зажмурился, пытаясь стереть из-под век изображение Исиды.

— Ты же держал, — нахмурился Всевышний, — почти три после гнева, пока я приходил в норму. Слушай, — ладонь брата водрузилась на плечо, — решать тебе. Но сейчас, если мы ничего не сделаем, этот маятник внутри тебя раздолбит Мир. На нее налетит пушинка, она чихнет, а ты просто обернешь воздух — в ничто. Она споткнется — земля растает. Сам думай, что лучше для равновесия, ты без мозгов, но с силой, или ты без сил, но с мозгами.

— Если я лишусь сил, тебе придется выдержать не просто равновесие, а ударную волну по нему. И если не удержишь, то Бездна наступит сегодня, — пытаясь успокоить дыхание, сказал я.

Виски Оливера покрывал пот. Он нервно облизал верхнюю губу, взлохматив волосы. Похоже Всевышний и сам не ожидал, что создаст нечто настолько мощное. Его сила в разрушении. Но как оказалось, если все перевернуть, то и здесь он выложился на полную. Кажется я проклял этот день в ту секунду, когда лишь задумался обо всем этом.

— А если мы ничего не сделаем, — то завтра, — решительно сказал Всевышний, сведя брови на переносице, — просто объясни мне, как выдержать волну. И реши с силой. А я смогу.