Уроборос

Вот это он может. Одним махом опрокинув в себя янтарную жидкость я, немного подумав, плеснул еще. Мозг сковало спазмом, а мне срочно нужно было хоть немного расслабиться. Так себе, средство. Для слабака, что не в состоянии справиться с самим собой. Демонстративный топот привлек мое внимание.

Макс, одетый в парадный костюм, напялив новенький рюкзак на спину и с пакетом, полным чего-то увесистого, решительно задрав голову, шел к выходу. При этом мальчик каждый шаг отпечатывал с таким усердием, что сюда на звук легко могли прибежать пара соседних домов. После каждого раза, как пятка соприкасалась с полом, он словно замирал на секунду. Понятно, сегодня театральное выступление для папочки. Выдохнув, я оттолкнул от себя стакан, что послушно проехался по деревянной поверхности.

— Не ругай его, — прошептала Жанна уже в спину.

А вот мне кажется, что пора. Ремнем и хорошенько всю дурь вытрясти. Но я прекрасно знал, что с ним это точно не выход. Еще эти каникулы летние. Макс же все решал сам. Где учиться, что делать, кто хороший, а кто плохой. Только вот до недавнего времени я был в категории первых. Когда успел перекочевать во вторых, не понятно.

— Стоять, — выйдя в коридор, я сложил руки на груди, — ты говорил с мамой?

Макс развернулся на пятках, выпуская пакет из рук. В голове защекотало, а воздух начал накаливаться. Сканирует меня, засранец. Потоки дергает, даже особо не беспокоясь, что замечу. Специально делает, на зло.

— Я с вами обоими не разговариваю, — объявил сын, задрав нос, — и это не смешно.

Ага, попробуй спрятать эмоции от ребенка некроманта. Но раз уж так. Вздохнув, я потянул за пылающий комок внутри. Тепло разлилось по телу, заставляя кожу светиться. Макс обиженно засопел. Пламя отрезало ему доступ к потокам. Да, он мог обжечься, но вытянув силу наружу сыну пора понимать, что нужно быть готовым столкнуться с сопротивлением.

— Это не честно.

— Мы не используем силу друг на друге, Макс. Вот это не честно. А сейчас давай спокойно поговорим, — я вздохнул, усаживаясь на корточки, чтобы быть с ним одного роста, — куда собрался?

— Я поживу у дяди Бака, — мои брови взметнулись вверх, — пока вы не поверите мне.

Тяжело вздохнув, я протянул руку, взлохмачивая волосы сына. Что ж все так сложно.

— Макс, мы верим тебе.

— Тогда почему мне больше нельзя к маме? Почему вы снова так решили за меня? — ребенок обиженно топнул ногой.

— Макс, — моргнув, я постарался сохранить беспристрастное выражение лица, — просто сейчас нам обоим лучше быть здесь.

— Не понимаю, — мальчик отрицательно мотнул головой, — объясни!

Сглотнув слюну, я поднял взгляд на сына. Невозможные глаза. Невыносимые. Вытаскивающие откуда-то изнутри все, что так болит.

— Ей хуже, — не знаю, как, но я решил сказать правду, какой бы она не была, — маме нужно держаться подальше от людей, Макс.

Сын нахмурился, сведя брови на переносице.

— Ты ее больше не любишь?

— С чего ты взял? — недоуменно я тряхнул головой, — Люблю, конечно.

Макс как-то странно опрокинул голову на плечо, разглядывая мое лицо.

— Это потому что мама сейчас больше мертвое, чем живое?

А теперь пришло мое время сводить брови.

— Объясни.

Сын скинул рюкзак на пол, доставая из него блокнот. Послюнявив пальцы, от чего я поморщился, начал быстро перелистывать странички. Привычка Валери. Тащить пальцы в рот прежде чем лапать книгу. Сын сосредоточенно что-то искал, пока вдруг лицо его не просияло. Он протянул ко мне блокнот, вставая рядом.

— Вот это поток мамы тогда, когда мертвый только проснулся. Я сидел тогда с дядей Баком и решил нарисовать. А потом рисовал каждый раз, когда она менялась. Посмотри, пап.

— Подожди, — я замотал головой, — не понимаю. Ее поток гибридный, смешанный. Как ты это видишь? То есть он же всегда смешан.

Макс отрицательно помотал головой.

— Так они все видят. А я вижу сам резерв, дядя Назар говорит что это так называется. Когда некромант целиком сразу может оценить, — сын подбирал слова, — ну это как вот если бы Старейший посмотрел на меня, то пускал бы поток, чтобы он целиком сначала оболочку резерва окутал, а потом нитями щупал бы, что внутри. А мне так не надо. Я смотрю и вижу. Целиком. Не на ощупь, а вижу, понимаешь?

Прочистив горло, я кинул взгляд на рисунок.

— Если человек с закрытыми глазами наткнулся на стеклянную банку, то чтобы понять, что в ней, он ощупает ее снаружи, а потом полезет внутрь и будет прикасаться к содержимому, — я постарался выстроить предложение, а сын быстро закивал.

— Да, пап! И с закрытыми глазами человек никогда на самом деле до конца не поймет, что внутри. Там например какого оно цвета, ядовитое или нет. Для этого ему надо осмелиться попробовать или руку подальше запихнуть.

— А если все говорят, что внутри яд, — продолжил я, внимательнее вглядываясь в рисунок.

— То он и не будет далеко туда руку запихивать. А я вижу. Она для меня насквозь просвечивается и что внутри хорошо понимаю.