Уроборос

Едва я поведала своему союзнику историю обнаружения послания из прошлого, как внизу послышался гневный Ирочкин голосок. Хм… Это кто у нее сегодня «дурак»? Потом по коридору кто-то пробежал, хлопнула дверь, и все стихло. Удивленно переглянувшись, мы снова принялись за изучение письма. Дойлен дал мне несколько дельных советов и тоже согласился, что в ближайшее время стоит ждать гостя. Потому предложил носить кольцо если не на пальце – там два моих свободно влезут, – то на видном месте. На цепочке, скажем. Кто не в курсе, примет за память о дорогом человеке, а кто в курсе, сразу все поймет. На том порешили и разбрелись по своим комнатам. Наконец-то мне удалось немного поспать… Зато с утра пораньше в дверь постучали.

– Кому там не спится? – сонно проворчала я, не без сожаления высовываясь из-под одеяла в холодок комнаты.

– Стана, это я, – голос вроде Ирочкин, а интонации… Э? Ее случайно не подменили?

Всунув ноги в противно холодные туфли, я набросила на себя плед и, ежась, потрусила к двери. Отодвинула засов. Здесь толстые деревянные засовы, а в моей комнате он вообще железный. Иногда – весьма полезная штука… Нет, Ирочку не подменили, это она. Вот только глаза красные и на мокром месте, а печальное лицо, наоборот, бледное. За исключением носа.

– Так, – хмыкнула я, прикрывая за ней дверь. Нечего комнату выстуживать. – Заходи. Садись. Рассказывай.

Ирочка хлюпнула носом, но послушалась. И поведала весьма душещипательную историю. Честно говоря, даже не знаю, смеяться надо или плакать.

– Мы с Тилем на кухне были, – говорила она. – Не, ты не думай, мы этим там никогда не занимались, только в комнате. Просто целовались. А тут эта дубина заходит, Керен. Посмотрел на меня так… странно… и говорит Тилю: твоя, мол, девка? Тиль аж язык проглотил, только покивал. А этот опять у него спрашивает: жениться на ней думаешь? Если нет, я себе заберу. А Тиль… Он… Ы-ы-ы-ы!

– Не реви, – сейчас сюси-пуси только хуже сделают, нужно говорить построже. Я тетка или погулять вышла? – Продолжай.

– Тиль ему и говорит – так и так, не извольте беспокоиться, господин десятник, я отваливаю… – Ирочка всхлипнула и вдруг злобно добавила: – Слизняк!.. Я хвать половник, двинула ему по лбу и так и сказала: слизняк! А этот, с бляхой, ржет и начинает меня лапать. Типа, хоть я и порченая, но папа ему плохую невесту сватать не стал бы. Огрела и этого и сказала, что он дурак. А он мне вслед и говорит: мол, лучше смелый дурак, чем трусливый слизняк. И ржет… Стана, я ж его боюсь, – добавила Ира, вдруг посмотрев на меня взглядом несчастной кошки, выпрашивающей колбасные шкурки у прохожих. – Ты ж говорила, что не отдашь меня, если я против. Скажи им обоим, и папе, и сынку, чтоб отвязались!

– Скажу, – твердо пообещала я. – Но обещать, что Керен и дальше не будет руки распускать, не могу. Я за ним по пятам ходить не желаю.

– А если он ко мне в комнату залезет? Стана-а-а, ну скажи ты им…

Ага. Пробудился от долгого сна Ирочкин таракан Манипулька. Ха! Да этот ее насекомый – хиляк по сравнению с моим цинизмом! Поработайте пятнадцать лет в IT-секторе большой фирмы, поруководите безбашенным молодняком, воображающим себя круче Билла Гейтса, и у вас отрастут зубы, как у тираннозавра.

– Слушай, дорогая, – я мгновенно пресекла ее новую попытку поныть и пробить на жалость. – Ты вообще кто? Ты человек или мебель? Так привыкла хвастаться своей самостоятельностью, а на деле решение любого важного вопроса спихиваешь на других. На родителей, на друзей-подружек, на меня! Да, мебелью быть удобно, от нее никто не ждет, что она начнет что-то решать. Ею любуются. Только до тех пор, пока не появится мебель поновее и покрасивее. Так что давай, не злись, не реви и не воображай, что весь мир против тебя, а выводи мозги из безопасного режима в штатный. Родителей и подружек тут нет, а я не вечная. Решай. Сама решай, ясно? Хочешь получить совет – спрашивай, но думать за тебя я не собираюсь.

Ирочка хныкнула, но промолчала. Уже имела случаи убедиться, что попытки повыпендриваться – то есть бурно возражать и делать все наоборот – приводили только к неприятностям. Для нее самой в первую очередь. Вспомнила небось, как я советовала ей не строить глазки сыну деревенского кузнеца. Сделала по принципу «сниму зимой штаны и назло маме сяду в сугроб». Чем закончилось? Еле отбила дуреху у этого бугая и двух его дружков. Только и спасло, что я метнула искру и пригрозила спалить сеновал, куда ее волокли, к чертям кошачьим. Сразу вспомнили, кто тут главный. И вообще только мать может бесконечно терпеть подобную доченьку. Я не мать, я злая ведьма-тетка, и мне уже надоело вытирать ей сопли. Двадцатый год девке пошел, пора своим умом жить.

– Я… я подумаю, – прошептала она, утираясь платочком. – А если… Я ж его и правда боюсь. Вот как бы ты на моем месте поступила, а? Вот папаша Керена, он поначалу какой наглый был, а теперь? По струнке не ходит, но больше не наглеет и тебя уважает.